Скользнув по людскому полукругу, взгляд директора задержался на технологе Василии Декабреве. Тонкие, длинные пальцы прижимали ко рту платок, чтобы усмирить кашель, не дать никому увидеть брызнувшую на губы кровь. «Скрывает от всех, от самого себя хотел бы скрыть обострившуюся чахотку. В больницу лечь — может, удалось бы подлечить, а он неделями не уходит из цеха».
Когда Уралмаш получил задание начать производство корпусов и башен, всех обеспокоила нехватка станков. Одни подсчитали, что для обработки танковых узлов и деталей потребуется дополнительно триста станков, другие — семьсот, а негде было взять и десятка.
Старшему инженеру-технологу Василию Декабреву поручили подсчитать мощности механического цеха.
Истерзанный туберкулезом человек днем и ночью искал и находил решения, казалось, неразрешимых проблем.
Двойные продольно-фрезерные станки имели по четыре суппорта, а работал только один. Декабрев предложил снять с продольно-фрезерных все свободные суппорты и применить как расточные станки. Вместе с Власом Никитичем он сделал из четырех станков шестнадцать!
«Так что же, и Декабрев срывает? — мелькнуло у директора. Но тут же он оборвал себя: — Пытаешься оправдываться, а фронту от этого легче?! Немецкие танки прут к Москве, а где броня, которая их остановит?..»
И словно в ответ на эти мысли, парторг прочел следующую фразу телеграммы:
— «Требуем обеспечить выполнение плана производства бронекорпусов и башен, в противном случае будете держать ответ».
Парторг сделал короткую паузу, бросив взгляд на директора. Хорошо, что он не знает о звонке из Москвы…
Прошлой ночью парторгу позвонил работник ЦК партии, занимающийся танковой промышленностью: «Нам необходимо знать мнение парткома: в состоянии ли директор вывести завод из прорыва по выпуску бронекорпусов и башен? Начальник главка предлагает послать на его место директора Ижорского завода. Ответа жду как можно быстрее».
Ждать не нужно было. О предложении начальника главка стало известно секретарю обкома партии, и накануне с его участием совещались члены парткома. Вывод был единодушным: нельзя снимать, тем более в дни сложнейшей перестройки, талантливого инженера, дальновидного руководителя, до тонкости знающего завод и его проблемы, быстро, образцово организовавшего на Уралмаше новое артиллерийское производство. Нельзя снимать глубоко партийного человека, осознающего свои ошибки и способного их исправить. Смена директора в такой момент вызовет беспокойство командного состава и может иметь опасные для завода последствия.
Работник ЦК обещал передать руководству мнение парткома. «Но телеграмма! Похоже, наше мнение не дошло… Или с ним не согласились…»
Напряжение несколько ослабила концовка телеграммы:
— «Надеемся, что коллектив орденоносного Уралмашзавода под Вашим руководством успешно справится с заданием Государственного Комитета Обороны».
Люди облегченно вздохнули.
— Прошу каждого подумать, что заставило написать резкие, неприятные для нас слова, — сказал парторг. — Прошу понять их справедливость и оценить эту заключительную фразу как великое доверие к командирам и рабочим завода. Работайте уверенно. Кто честно трудится — у того и волос с головы не упадет.
Короткая пауза, и вопрос директора:
— Будем обсуждать?
— Все до точки ясно! — раздался звонкий голос главного механика. — Разбейся, но сделай, чтоб фронту хватало танков, — так я понимаю. Наш ответ такой: ремонтники запустят мощные прессы не восьмого, а первого октября.
Механик словно попытался снять тяжесть с души директора, и тот был ему благодарен за это, а еще больше — за прессы.
— Что же ты, Александр Леонтьич, сопротивлялся жестким срокам? Еще позавчера упорствовал.
— Так я же, Борис Глебыч, до этой телеграммы полусознательным был…
Сняв очки и старательно протирая их платком, начальник термического цеха Глебовский, щуря беззащитно-добрые глаза, стал говорить, как растет блок восемнадцати печей, за ввод которых он отвечал перед директором и парткомом наравне с начальником строительства.
— Сократить сроки пуска блока печей мы не в силах. Полностью блок должен принять броневой лист двадцать третьего октября. Однако график ввода пяти, может быть, и шести печей мы пересмотрим. Обсудим с рабочими телеграмму ГКО, и верю: каждый найдет какие-то резервы, чтобы пять или шесть печей вошли в строй семнадцатого или восемнадцатого числа. Этим термисты обеспечат заготовку под корпуса и башни октябрьской программы… И другие пускай скажут в голос, а не шепотком.
А парторгу думалось, что не следовало бы толкать сейчас людей на обязательства, раньше надо в цехах совет держать, поразмыслить. И тут он заметил взгляд начальника газогенераторной станции Родионова.
— Вы, кажется, хотите чем-то поделиться с нами, Михаил Петрович?
— Да, да, именно поделиться, потому что полная уверенность может быть после испытаний на заводской установке. Но лабораторные исследования Игоря Владимировича Геркена дают нам право надеяться: заменителем ацетилена станет пиролизный газ.
Проблема ацетилена до этой минуты казалась неразрешимой. Необходимого для его производства карбида выпускалось на Урале крайне мало: если бы и весь отдать Уралмашу, и тогда не хватило бы и на половину программы по бронекорпусам и башням. А тут — пиролизный газ! Его можно получать сколько требуется из торфяной смолы или мазута. «Это же спасение танковой программы! — загорелся надеждой директор. — Если бы только…» Но тут же навалились сомнения. Будет ли газ резать толстый броневой лист? Не в спешке ли проведены лабораторные исследования?
— Сколько времени потребуется, чтобы отработать технологию и сделать опытную установку? — обратился директор к Родионову. — Сколько и каких специалистов прислать вам завтра же?
— Технологию Игорь Владимирович заканчивает, а установку попытаемся сделать за неделю, если дадут нам опытных мастеров.
В любом другом случае главный механик отбивался бы смертельно — он же слово дал через двенадцать дней запустить прессы. А тут без лишних слов обещал, что к ночи мастера будут у Родионова.
— Мы все идем отсюда в цеха, может быть, на неделю, может, на месяц, — поднялся парторг. — Мы не покажемся по эту сторону проходной, пока задолженность фронту по бронекорпусам и башням не будет полностью оплачена, пока на всех участках танкового производства график не станет непреложным. И запомним: не будет никогда на Уралмаше пораженческих настроений — трудно, но победим!
