том, что вегетарианство в ней наполнялось, наряду с гигиеническим, непременно еще и нравственным содержанием, определением нравственных путей справедливого переустройства мира.
Это нравственное начало – постоянное стремление усовершенствовать себя как частицу человечества, как призыв к человечеству усовершенствоваться – главное в движении самого Толстого к вегетарианству. Вегетарианство входит в его жизнь естественной частью общих нравственных поисков, нравственной системы, с годами все более им развиваемой и укореняющейся в нем.
«Не надо жить подробно»
Сергей Львович Толстой утверждает, что отец стал «убежденным вегетарианцем» с 1884 года, но тут же поправляет себя: «особенно вегетарианцем» Лев Николаевич сделался осенью 1885-го.
Но нужно отделить убежденность Толстого в необходимости вегетарианства от его повседневной жизни. Преследовавшие его всю жизнь заболевания желудка и печени, навязчивые настояния Софьи Андреевны, убежденной в том, что вегетарианство наносит непоправимый вред здоровью, требования врачей соблюдать назначенную ими диету – принуждают его подчас возвращаться к общему столу. «Был бульон», «ем мясо» – обычно огорченно признается он в дневнике и письмах: «Опять закусил удила, не ест мяса», – возмущается в своем дневнике и письмах Софья Андреевна. К тому же понятие «вегетарианство» Толстой в разную пору очерчивает по-разному: от неупотребления только мясной пищи до отказа даже от молока и яиц.
И еще. Насколько дорого для Толстого убеждение, настолько нестерпима для него мертвая буква, догма. Его последний секретарь В.Ф.Булгаков подтверждает: «Лев Николаевич вообще не был педантом в применении своих взглядов в мелочах обыденной жизни… Помню, меня, как вегетарианца, несколько шокировало, когда иной раз за обедом я замечал (или, вернее, старался не замечать), что Лев Николаевич макал кусочек хлеба в соус от сардин и ел».
Станиславский рассказывает, как в молодости оказался однажды за общим обеденным столом с Толстым:
«В это время подавали жаркое.
– Лев Николаевич, не хотите ли кусочек мяса? – дразнили взрослые и дети вегетарианца Толстого.
– Хочу! – пошутил Лев Николаевич.
Тут со всех концов стола к нему полетели огромные куски говядины. При общем хохоте знаменитый вегетарианец отрезал крошечный кусочек мяса, стал жевать и, с трудом проглотив его, отложил вилку и ножик:
– Не могу есть труп! Это отрава! Бросьте мясо, и только тогда вы поймете, что такое хорошее расположение духа, свежая голова!»
Веселый тон мемуарной записи передает настроение, царившее за столом, которое охотно поддерживал Толстой. Ему не свойственен угрюмый фанатизм, и он отчаивается, если замечает его в тех, кто следует за ним. Когда кто-то из единомышленников упрекнул Толстого за то, что он, безотчетно хлопнув себя ладонью по лбу, убил комара («живое существо»!), он задумался, потом ответил: «Не надо жить подробно». В вегетарианстве для него важны не подробности, и само вегетарианство для него не подробность жизни. «Вегетарианство, если только оно не имеет целью здоровье, всегда связывается с высоко нравственными взглядами на жизнь», – вот где суть.
«Обедаю я дома»
«Ко всем грехам приводит человека потворство похотям тела, и потому для борьбы с грехами человеку нужны усилия воздержания от поступков, слов и мыслей, потворствующих похотям тела, т. е. усилия отречения от тела», – записывает Булгаков одно из основных положений в книге очерков мировоззрения Толстого.
Среди «грехов излишества» самый распространенный, самый простой и оттого зачастую даже и неприметный – грех объедения. Между тем именно объедение обычно дает начало лености, половой похоти, иным плотским устремлениям, прямо или опосредованно ведет к подчинению души своему телу. Зато и самый простой, самый распространенный путь к воздержанию – через воздержание в еде. Путь этот также наименее приметен при желании по нему следовать, так как опирается на традицию поста, знакомую едва ли не всем религиям и принятым у разных народов обычаям. «По всем учениям стремление к воздержанию начиналось с борьбы с похотью обжорства, начиналось постом», – пишет Толстой.
То, что впоследствии станет частью учения, системой питания, составившей часть общей системы жизни, начинается в молодости с побуждений души и совести, подсказывавших – в итоге раздумий и в русле традиций – воздержание как одно из средств улучшения себя. В уже известных нам «правилах», намечавшихся для себя в юности и молодости, провозглашается воздержанность, умеренность в пище и питье, простота стола.
В холостые годы простота привычек, которых держится Толстой в быту, особенно деревенском, распространяется и на еду. Совсем молодым, приехав в Москву с намерением «попасть в высокий свет», он сообщает тетеньке в Ясную Поляну: «Обедаю я дома, ем щи и кашу и вполне доволен; жду только варенье и наливку и тогда будет все по моим деревенским привычкам».
Пристрастие к простой пище сохранится у Толстого на всю жизнь и особенно усилится в последние ее десятилетия, когда вызывается не только побуждениями ума и чувства, но и устремлением к идеалу. Из Ясной Поляны докладывает жене в Москву: «…Поел я капусты на ночь. И такой капусты, как у Марьи Афанасьевны <няня в доме Толстых> нет нигде на свете… И нынче с удовольствием позанялся. Хотя мало, но толково, так что испытываю давно неиспытанное чувство, что заработал хлеб. А хлеб отличный – щи зеленые, солонина и опять капуста с квасом». Некоторое время спустя пишет жене уже из Москвы в Ясную: «Обедали мы вчера дома… Щи, каша, и говядина из щей, и арбуз». И следом: «Обедали мы дома. Василий готовит нам щи» <Василий – дворник при московском доме>.
Не станем преднамеренно излишне упрощать или опрощать описание стола Толстых. Сохранилась, к примеру, тетрадь Софьи Андреевны с кулинарными рецептами, заполненная, правда, в основном до середины 1870-х годов, то есть до того, как Толстой начал усиленно разрабатывать свое учение и придерживаться его в жизни. В тетради немало рецептов, требующих кулинарного умения, и даже деликатесных блюд, но письма и дневники хозяев Ясной Поляны, свидетельства мемуаристов, уцелевшие также в архиве листы меню обедов и завтраков, ежедневно составляемых Софьей Андреевной, подтверждают, что обычно Толстые едят не роскошествуя, часто – совсем просто. Софья Андреевна помечает в дневнике: «Велели подать себе редьки тертой и квасу и ели». Или – семейный вечер вдвоем: «Вечером играли в 4 руки трио Моцарта; Левочка ужинал… Я пила чай, ела кислую капусту».
Едва ли не главная пища детей – гречневая каша с молоком. «А когда няня на кухне не находит гречневой каши, то она крошит в молоко ржаной хлеб и кормит нас этой незатейливой похлебкой», – вспоминает Татьяна Львовна.
Конечно, к приезду званых гостей (иной раз и для себя) заказывали жаркое из рябчика или тетерева, готовили дичь (тем более, что долгое время одно из главных увлечений Толстого – охота); в необходимых случаях, как
