С 1920 по 1939 год в Париже и его пригородах осело более 45 тысяч эмигрантов из России. В это число входили и покинувшие родину сразу после Октябрьской революции, и — по окончании Гражданской войны, и те, кто сумел воспользоваться некоторыми правовыми послаблениями во время новой экономической политики в России.
В 20-х годах стали наведываться в Париж граждане Страны Советов — по служебным делам. Они старались не общаться с соотечественниками-эмигрантами. Осевшие во Франции и «командировочные» русские смотрели друг на друга с подозрением.
«Язык один — взгляды разные» — отозвался об этой ситуации Георгий Иванов.
Были годы тяжелых бедствий
… Было время, когда из предместья
Я мечтал — по-мальчишески — в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже, —
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань…
Сергей Есенин
Первое посещение
1922 год.
«В субботу, 15 июля, мы летим в Париж», — сообщал в письме Сергей Есенин.
Советское правительство разрешило поэту отправиться в заграничную поездку. Вместе со своей женой, знаменитой танцовщицей Айседорой Дункан, он побывал в Германии, Голландии, Бельгии, Италии, Франции. Затем — поездка по Соединенным Штатам Америки.
В мае 1922 года открылась первая международная линия Аэрофлота: Москва — Кенигсберг. Среди шести пассажиров этого исторического полета оказались Есенин и Дункан. Вначале у них были трудности с разрешением посетить Париж. Помогло содействие подруги Айседоры, известной французской актрисы Сесиль Сорель.
Власти Франции дали добро, но предупредили Дункан и Есенина: «У нас в стране — никаких политических заявлений и выступлений, никакой советской агитации…».
Пребывание в Париже поэта и актрисы было недолгим. Они отправились за океан. Снова попасть на берега Сены им удалось в феврале 1923 года.
Корректный ответ
Одна из парижских газет поместила 13 февраля заметку: «Сегодня «Марди-Гра» (жирный вторник — Масленица) была расстроена по двум причинам: первая — шел дождь, а вторая — исчезновение Айседоры Дункан. Ее поклонники надеялись, что ее приезд окажется светлым серебряным лучом в этом проклятии дождя, который на два дня окутал столицу Франции. Однако после своей высадки с «Джорджа Вашингтона» в Шербурге она укрылась где-то отшельником во Франции».
О Сергее Есенине — ни слова.
Зато в белоэмигрантских кругах Парижа началось недовольство его приездом. Поэта обвиняли в пособничестве советской власти и конечно же упоминали его разгульную жизнь. Борис Зайцев, вспоминая литературные московские кафе, писал: «Такие кафе были очень в моде. Там торговали тайно кокаином и в сообществе низов литературных и чекистов устраивались темные дела, затевались грязные оргии. Это было время Есенина и Айседоры Дункан, безобразного пьянства и полного оголтения…
…Пильняк звал меня на вечер в загородном доме известного в Москве скульптора, где должны были быть Есенин, Дункан и выпивка. Я позже узнал, что там кончилось безобразным скандалом — о нем и написать невозможно».
Подобных нелицеприятных отзывов и воспоминаний о Есенине во время его пребывания в Париже было не мало. В этом усердствовали и молодые, и маститые писатели из русской эмиграции.
Дмитрий Мережковский разразился гневной статьей в парижской газете «Эклер». Сергея он называл «пьяным мужиком», а Дункан обвинял в продажности большевистскому режиму.
Сергей Есенин и Айседора Дункан
Есенин рвался разобраться с клеветниками и «брюзжащими» эмигрантами. Но его остановили.
Дункан постаралась корректно ответить Дмитрию Мережковскому: «Есенин — самый великий из живущих русских поэтов. Эдгар По, Верлен, Бодлер, Мусоргский, Достоевский, Гоголь — все они оставили творения бессмертного гения. Я хорошо понимаю, что господин Мережковский не мог бы жить с этими людьми, так как таланты всегда в страхе перед гениями.
Несмотря на это, я желаю господину Мережковскому спокойной старости в его буржуазном убежище и респектабельных похорон среди черных плюмажей катафальщиков и наемных плакальщиков в черных перчатках…».
И снова вспоминал Россию
Злобные выступления эмигрантов-литераторов вначале обозлили Есенина, а потом — даже веселили. Он уверял супругу, что шумиха недоброжелателей лишь подзадоривает и вдохновляет его.
Как раз в Париже поэт готовил к изданию сборник «Исповедь хулигана».
… Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня…
Это стихотворение было написано еще в ноябре 1920 года, но стало основой сборника, над которым Есенин работал в Париже. А «каменья брани» продолжали лететь в поэта и во французской столице.
Но именно здесь, под звуки «рыгающей грозы», Есенин писал:
… Не искал я ни славы, ни покоя,
Я с тщетой этой славы знаком.
А сейчас, как глаза закрою,
Вижу только родительский дом.
Вижу сад в голубых накрапах,
Тихо август прилег ко плетню.
Держат липы в зеленых лапах
Птичий гомон и щебетню…
Париж восторгал, кружил голову новыми впечатлениями, но после каждой прогулки, вечером или на следующее утро, Есенин снова и снова вспоминал Россию.
… Ах, и я эти страны знаю —
Сам немалый прошел там путь.
Только ближе к родному краю
Мне б хотелось теперь повернуть.
Но угасла та нежная дрема,
Все истлело в дыму голубом.
Мир тебе — полевая солома,
Мир тебе — деревянный дом!..
Легкая месть Айседоры
Писатель Илья Шнейдер хорошо знал Есенина и Дункан, путешествовал с ними, сочинял либретто для постановок Айседоры.
