«Так вот, — вдохновенно сказал я, — не лучше ли будет дать полную свободу действий Каузову, помочь им сочетаться браком, создать обстановку благожелательности, побудить их остаться в Москве, может быть, даже выделить им квартиру. Мы приобретем в лице Онассиса если не друга, то по меньшей мере благодарного человека, который ответит добром, когда нам от нее что-то будет нужно. А Каузов у нас окажется в кармане, ибо он тоже прекрасно понимает, что за оказанную ему услугу придется когда-то расплачиваться. Не нужно только нажимать. Не забудьте про миллиарды Онассис и то, что она может родить ребенка. Он будет советским гражданином и наследником, если дело не испортим раньше времени».
После моих слов в кабинете на несколько секунд воцарилась напряженная тишина. Я видел, как мои оппоненты лихорадочно продумывают очередной ход, но их упредил Председатель: «Согласен с мнением ПГУ, хватит нам каждого хватать за шиворот, не думая о возможных Международных последствиях. Руководство страны так много делает для разрядки напряженности, а мы ему очередную бяку подкинуть готовы. Обеспечьте Онассис режим наибольшего благоприятствования. Я попрошу Промыслова выделить молодым приличную квартиру, а ПГУ пусть ищет выгоды из всей этой ситуации».
В тот же день я встретил Каузова и сообщил ему приятную новость. Он явно не ожидал такого развития, радовался как мальчик открывшейся перспективе закрытия своего дела, тут же пригласил меня на свадьбу.
После свадебных торжеств молодожены укатили на Запад, а по возвращении их ждала четырехкомнатная квартира в доме Управления делами Совмина СССР. Позже, когда Кристина развелась с Сергеем, он, получив от нее при расставании несколько десятков миллионов долларов, открыл в этой квартире филиал своей мореходной фирмы.
Я видел Каузова незадолго до отъезда в Ленинград. Он сказал, что никогда не забудет сделанного для него. Но так случилось, что после моего ухода из ПГУ в Москве возобладали недоброжелатели новоиспеченного советского миллионера. И Каузов стал бояться приезжать в СССР. Своим друзьям он сказал, что появится в Москве только после принятия закона о свободном въезде и выезде граждан.
Не знаю, какой довод в пользу Каузова при обсуждении его судьбы произвел наибольшее впечатление на Андропова, но упомянутая в моих аргументах возможная финансовая выгода для страны, несомненно, сыграла свою роль. Андропов весьма щепетильно относился к денежным делам, и есть все основания полагать, что он, в отличие от некоторых своих коллег по Политбюро, не рассматривал государственный карман как собственный. Он вообще отрицательно отзывался о партийцах, занимающихся «хозяйственным обрастанием», выступал против наделения населения дачными участками, считая, что это будет отвлекать их от примерного производственного труда в коллективе. Вместе с тем он видел, что из огромных сумм денег, проходящих через КГБ в результате конфискаций, а также из средств, извлекаемых путем внедрения высокотехнологического оборудования по полученным КГБ образцам и другими путями, этому ведомству ничего не перепадает, в то время как Комитет под его руководством продолжал расти и расширяться и требовал дополнительных затрат.
Первыми с инициативой облагать в пользу КГБ проходящие через его руки средства выступили руководители внутренних органов, и Андропов пошел им навстречу. В ПГУ тоже имелись немалые возможности, но все деньги исправно перечислялись в Госбанк, и никаких процентов за проделанную работу в разведку не отчислялось. Однажды представился случай наглядно продемонстрировать Андропову такие возможности. Агент внешней контрразведки в Европе, упомянутый выше международный вор, переправил в КГБ накопленные им драгоценности и бульонное золото как личный вклад в борьбу Советского Союза за мир. Это был целый мешок всякой всячины, оцененный тогда по государственным ценам в миллион рублей.
Андропов в те дни лежал в больнице в Кунцеве, и доклады ему были ограничены. Тем не менее Крючков получил согласие врачей навестить занемогшего Председателя, чтобы поднять его дух и настроение. Помимо сверкающих богатств, переложенных в объемистый чемодан, я прихватил с собой только что отпечатанный «Справочник личного состава ЦРУ», содержавший более десяти тысяч фамилий и подготовленный Управлением «К» как некий ответ на книгу Дж. Бэррона «КГБ». Андропов принял нас в больничной палате в пижаме. Его нездоровый вид произвел удручающее впечатление, чувствовалось, что болезнь всерьез поразила его внешне мощный организм. Равнодушно, без всякого интереса выслушав сообщение Крючкова по текущим делам, он оживился, когда я открыл чемодан. «Что же это такое! Я никогда в жизни подобного не видел!» — приговаривал Председатель, перебирая в руках слитки золота, платины, бриллианты. Я и сам впервые держал в руках такие ценности и искренне радовался почти детскому изумлению Андропова и появившемуся блеску в его глазах. «Надо все это, до единого камешка, сдать в Госбанк», — сказал Андропов, когда я закрыл чемодан. «Но может быть, нам получить какую-то компенсацию, — возразил Крючков. — Ведь дают же за клад четверть стоимости найденного». Андропов задумался. «Все вы меня тянете на какие-то побочные заработки, — тяжело вздохнув, сказал он. — Не могу я, поймите, не могу. Выбили из меня уже одно такое решение в пользу внутренней контрразведки, но до сих пор не уверен, что правильно поступил. Давайте отложим пока. А ценности сдайте все». Затем он взял в руки увесистый, в твердом красном переплете «Справочник», с интересом полистал, спросил, как долго собирали материал. «Держите до лучших времен, может быть, когда-нибудь опубликуем, а пока не надо, используйте в практической работе», — посоветовал Андропов. С тех пор ежегодно пополняемый «Справочник» стал настольной книгой для всего КГБ.
Реакция Председателя КГБ на неожиданно попавшее в руки его ведомства богатство вполне вписывается в распространенное в нашем обществе мнение о нем как о человеке, не запятнавшем свое имя участием в сомнительных делах клана Брежнева и ему подобных. Да, Андропов ненавидел взяточников и махинаторов, укрывшихся под высокими партийными и государственными должностями, но, вопреки расхожим легендам, он и пальцем не шевельнул для того, чтобы повести против них беспощадную и систематическую борьбу. Он не желал раскачивать лодку, в которой удобно устроился вместе с кормчим и его свитой. При нем органы госбезопасности, как правило, уклонялись от вмешательства в специфическую область, таившую непредсказуемые осложнения и опасности. Только политическая целесообразность, определявшаяся высшими инстанциями или личными указаниями партийных лидеров, служила сигналом для инициирования оперативных и следственных действий против коррумпированных групп и особо «отличившихся» лихоимцев.
