Наверное, первыми откликнулись на его смерть русские американцы, его друзья — главный редактор «Панорамы» Александр Половец: «Актеры нередко признаются, что со временем начинают невольно повторять в себе какие-то черты сыгранных ими героев, сливаются с их амплуа. Не то с Савелием: бесконечна была эта дистанция от кинематографического образа, созданного замечательным талантом актера Крамарова, — до Савы, каким мы его знали»; актер Илья Баскин: «Савелия все считали своим в доску парнем. Люди, никогда не знавшие его лично, случайно повстречав его на улице или в магазине, часто обращались к нему на «ты», как к старому корешу. Счастливчик! Ведь таких корешей у него было больше двухсот миллионов. Крамаров был воистину народным артистом».
Через четыре дня после смерти друга вышла в «Общей газете» моя статья: «Савелий Крамаров — странный странник», где говорилось с надеждой, что в конце концов «странность» его объяснится могучим, но не до конца раскрывшимся талантом, постоянным стремлением к совершенству и уникальной добротой к людям, он когда-нибудь навсегда вернется к нам из своих долгих странствий.
Затем в «Литературной газете» появилась моя статья о нем — «Славный комик», и позже в воскресном «Московском комсомольце» вышел большой очерк — «Последняя молитва Савелия Крамарова, или Золотой билет до города Мертвых». И теперь, наконец, эта книга… Когда Савелий Крамаров жил рядом с нами, мы смеялись над его героями, но не задумывались о его жизни, в которой ничто не проходило бесследно.
Наш общий с Савелием друг, режиссер, актер и писатель Марк Розовский, с болью в сердце сказал, что если бы жизнь в нашей стране была бы неидеологизированной и свободной, то Савелий Крамаров стал бы русским Луи де Фюнесом, известнейшим во всем мире комиком, поскольку дурак в России больше, чем дурак, он может быть философом, участником высокой комедии. Представляю Крамарова, блестяще и оригинально играющего Хлестакова. Если бы маска Савелия Крамарова не была бы предметом купли-продажи и, за редким исключением, не использовалась бы весьма примитивно, то при работе на него отечественной киноиндустрии мы бы стали свидетелями явления миру грандиозного комика.
Добавлю к словам Розовского лишь то, что даже при всех минусах развитого до потери смысла социализма Савелий своей игрой нес улыбки людям, скрашивая своим искусством их бедную на радости жизнь.
Савелий похоронен неподалеку от города Сан-Франциско на еврейском мемориальном кладбище в Колма — городе Мертвых. Памятник на могиле сооружен по макету его друга — всемирно известного художника и скульптора Михаила Шемякина.
Как позднее рассказывал приезжавший в Россию Шемякин, они не были с Савелием близкими друзьями, но общались довольно часто и симпатизировали друг другу. Поначалу вдова Крамарова обратилась к скульптору Эрнсту Неизвестному, который запросил за работу 90 тысяч долларов и вместо памятника обещал поставить на могилу уже изготовленную им голову какого-то мальчика. Вдову это предложение не устроило. Тогда она обратилась за помощью к Михаилу Шемякину, который отнесся к работе серьезно, трудился добросовестно и весьма изобретательно.
На большом высоком надгробии изображен гримерный актерский столик, на котором лежат маски не сыгранных Савелием ролей; маски совсем не смешные, а трагические, и маски людей-уродов, видимо, на мой взгляд, постепенно рушивших жизнь в России и Савелия Крамарова, и самого Шемякина. Слева расположен то ли занавес, то ли плащ странника, которым представлял себя Савелий; справа, над масками, изображен череп — вероятно, символ рутины и тупости, убивающих настоящее творчество. В нижней левой части надгробия на мраморе высечены слова на иврите: «Последний дар — вечный покой душе твоей». В центре столика — раскрытая книга с названиями фильмов, наиболее любимых Савелием: «Друг мой, Колька!», «Приключения неуловимых», «Джентльмены удачи», «Двенадцать стульев», «Большая перемена»…
В правом углу столика, в оригинальной железной рамке, стоит его фотография, наверное, самая лучшая из его фотографий. На редкость доброе, обаятельное и улыбчивое лицо Савелия придает всему памятнику жизненность, уверенность в том, что его солнечное, светлое искусство не умрет никогда. И действительно, его фильмы неизменно приковывают нас к телеэкранам и наверняка будут дарить улыбки надежды нашим потомкам.
Савелий сыграл небольшие роли в Голливуде, но сыграл в Мекке киноискусства, где даже на крошечную роль претендуют десятки актеров. Он нашел свою нишу в Голливуде, потому что был талантлив и трудолюбив. Об этом говорил Олег Видов, прощаясь с другом, о том, что он был русским актером, по воле судьбы работавшим в последние свои годы в Америке. И тот изумительный памятник, что возвели ему здесь русские американцы, говорит о том, что они гордятся своим соотечественником.
Наташа, добрая симпатичная женщина, старается сделать все возможное для сохранения памяти о Савелии. Михаил Шемякин передал ей несколько своих картин, чтобы она смогла расплатиться с рабочими за отливку деталей памятника и его установку. Она рассказывала мне, что на открытии памятника ленточку перерезал сам скульптор. Съехалось свыше двухсот человек. Все они подписались под письмом в Министерство культуры России о присвоении Савелию Крамарову звания народного артиста (посмертно). Пришел отказ. Но Наташа и друзья Савелия не опечалились этим фактом — Савелий был и остается одним из самых популярных артистов. И даже за океаном, в далеком от России Сан-Франциско, у могилы Савелия каждый день алеют свежие цветы, принесенные сюда русскими туристами, как благодарность родины, выраженная народом.
Официальное признание пришло через год после смерти. В Лас-Вегас, где живет его дочь, поступила российская награда Савелию Викторовичу Крамарову — «Золотой билет», оригинальная статуэтка, присужденная актеру руководством Всероссийского радио и телевидения.
Послесловие к этой книге действительно необходимо, поскольку хочется сохранить память об истинном Савелии Крамарове — артисте и человеке, о личности, которой может гордиться страна. Этой цели служит моя книга, увы, не способная в нужном объеме соревноваться со всемогущим в наше время телевидением. «Ящик» смотрят почти все, и он порою на самом деле является ящиком, из которого кое-кому удается доставать события в подлакированном, а иногда и вообще ложном виде.
И не случайно еще в середине прошлого века восклицал Александр Федорович Керенский, первый демократ во главе России: «Ох, если бы в семнадцатом было телевидение, когда я был министром — председателем Временного правительства, то большевики никогда бы не пришли к власти!»
