Утром 5 октября агитпоезд остановился на перроне харьковского вокзала.
Петровский направился к машине. Вдруг умоляющий женский голос остановил его:
— Григорий Иванович! Товарищ Петровский!
Сквозь толпу к нему с трудом пробралась женщина в красной косынке. Она молча протянула Петровскому сложенный вчетверо лист бумаги.
Григорий Иванович развернул бумагу и прочел: «Всеукраинскому старосте Григорию Ивановичу Петровскому в собственные руки. Пишет и просит Максим Колесник, верный сын Революции, вчерашний председатель сельсовета, а ныне — арестант. Обращаюсь к вам по-пролетарскому: или позвольте мне, Григорий Иванович, найти закопанный хлеб у кулака Самсона Будки, или дайте команду, чтоб меня, невинного, расстреляли. Мой адрес теперь короткий: Харьков, Холодная Гора и холодная тюрьма, то есть допр.[1] Максим Колесник».
— Вы кто будете Максиму Колеснику?
— Жена.
— Передайте вашему мужу, что я займусь его делом…
Слава о грозе кулаков и бесстрашном большевике Максиме Колеснике разнеслась далеко. Мироеды неоднократно покушались на его жизнь: стреляли из обреза, поджигали хату, а ему, будто заколдованному, все было нипочем. Особенно возненавидели его кулаки, когда он стал выискивать и раскапывать их тайники с зерном. На совесть выполнял продразверстку и добывал хлеб для Рабоче-Крестьянской Красной Армии Максим Колесник.
И все же нашелся среди кулаков Самсон Будка, у которого Колесник никак не мог обнаружить тайник с хлебом. Максим перекопал всю его усадьбу — ничего нет. К каким мерам ни прибегал, все было напрасно. Тогда Колесник выхватил наган из кобуры и приказал:
— Иди!
Самсон Будка послушно двинулся вперед. Они дошли до пустого амбара, и Колесник сказал:
— Будешь тут сидеть, кулацкая твоя душа, пока не признаешься. Ни пить, ни есть не дам.
Закрыл на замок дверь, поставил сторожа с берданкой:
— Попробует сбежать — стреляй!
Кулачье смекнуло, что Колесник нарушил закон. Кинулось к прокурору. На восьмой день едва живого Самсона выпустили из амбара. А Колесника судила выездная сессия. Так очутился он за решеткой на Холодной Горе.
Все перепуталось и перемешалось в голове Колесника, не мог он понять, почему его одолели кулаки. Три дня не притрагивался к еде и не спал.
— Печет у меня, братцы, вот тут, — жаловался он соседям по камере и показывал на сердце.
— А ты напиши Петровскому…
Минуло время, и очутился Максим Колесник в приемной ВУЦИК, у Григория Ивановича Петровского.
— Я изучил ваше дело, товарищ Колесник. Вы действительно нарушили закон.
— А как же быть? Кулак прячет хлеб, а я должен его на коленях умолять дать пудик зерна на благо революции?! Знаю: у Будки хлеб есть, и я его найду! А если не найду — сам вернусь в тюрьму.
— Сажать вас за решетку мы не собираемся, но запомните раз и навсегда: глубокую пролетарскую ненависть к классовому врагу оставьте в своем сердце навсегда, но действуйте по закону! Отправляйтесь домой, приступайте к делам, и, может, вам все-таки удастся отыскать хлеб у Самсона Будки.
— Честное слово, найду!..
Неожиданное появление в селе Максима Колесника поразило кулаков сильнее землетрясения. Не менее двух раз в день приходилось Будке смотреть на воскресшего председателя сельсовета: утром, когда тот шел на работу, и вечером, когда возвращался домой. Будка, завидев Колесника, опрометью кидался в сени или в хлев и выглядывал оттуда, как затравленный зверь.
Максим Колесник невольно замедлял шаг, проходя мимо усадьбы кулака. Ему не давала покоя мысль, что где-то тут зарыто кулацкое зерно. Иногда он даже останавливался, заглядывал через забор и соображал, где не успел копнуть или проверить щупом грунт. Злющий пес, завидев чужого, рвался с цепи и брехал на всю округу.
— Чего лютуешь? — спрашивал Максим собаку. — Твой хозяин злее, а не гавкает. Чего раздираешься? Стережешь кулацкие тайники?
«Погоди… Стой… — уколола Максима неожиданная догадка. — А может, яма с хлебом под собачьей конурой? Я же к ней и близко не подходил… Какой же ты дурень, председатель!»
Колесник оседлал коня и помчался в волость. Наутро с ордером на обыск, с милиционером и четырьмя бедняками (все по закону!), вооруженными лопатами и длинным стальным щупом, Колесник явился к Самсону Будке.
— Убери собаку! — приказал Колесник.
— Нечего хозяйничать в моем дворе! — вскипел тот. — Не те сейчас времена!
— У нас ордер на обыск, и выполняйте то, что вам приказано, — строго произнес милиционер.
Кулак схватил за ошейник собаку и вместе с будкой потащил ее в другой конец двора. Подняв вверх огромные кулачищи, зло выдохнул:
— Копай-копай! Чтоб тебе ребра перекопало!
Устремился к хате, закрылся на засов и уже больше не показывался.
Под собачьей конурой в обшитой досками глубокой яме находилась спрятанная пшеница.
Весь день возились с тайником селяне: доставали зерно, взвешивали его и на подводах отправляли в общественный амбар.
Вечером Максим Колесник послал срочную депешу в ВУЦИК на имя Петровского:
«Обещание выполнил. У кулака Самсона Будки сегодня обнаружено восемьсот пудов пшеницы. Максим Колесник».
9
Однажды в обед забежал Петровский домой, сел к столу. И тут же раздался звонок. Доменика пошла открывать, радостно крикнула мужу:
— Ни за что не угадаешь, кто к нам пожаловал!
— Приятного аппетита, Григорий Иванович! — весело сказала, входя в комнату, красивая моложавая женщина.
— Лариса Сергеевна! — поднялся навстречу Петровский. — Вот приятная неожиданность! Что привело вас в наши края?
— Я к вам, Григорий Иванович, — взволнованно произнесла Лариса Сергеевна, с надеждой глядя на Петровского. — Очень срочное дело, от которого зависит вся моя жизнь…
— Вот как? Тогда рассказывайте.
— Я решила обратиться к вам, потому что только вы можете мне помочь и посоветовать, как поступить.
— Успокойтесь, Лариса Сергеевна, всем, чем могу, обязательно помогу.
— Несчастье у меня, Григорий Иванович. Мой Василий словно с ума сошел, говорит: «Ты как была панночкой, белой костью, так ею и осталась, и тебе никогда не понять нашу крестьянскую душу». Василий — это мой муж, он прекрасный, мужественный человек, сам из батраков, командир кавалерийского полка, любит музыку, хорошо поет. Очень способный, его любят бойцы… — И, помедлив, добавила: — Я тоже очень его люблю. Я работала врачом на фронте, там мы познакомились и поженились. Потом вместе в партию вступили. Недавно Вася ездил домой к родителям. Вернулся сам не свой! «Что ж такое творится? — говорит. — Пустили сахарный завод, а верховодит там сын нашего помещика. Я против его братьев-офицеров воевал, а он, видите ли, выучился на инженера и снова командует моими братьями и сестрами. За что же мы воевали? Лучше бы меня пуля поразила, лучше б я не дожил до этих дней! Брошу все, поеду в Австралию революцию поднимать».
