Подумав, Давид согласился с этим предложением, но обязал Иоава, Авессу и Еффея "ради него" быть поосторожнее с Авессаломом и, что бы ни случилось, любой ценой сохранить ему жизнь.
Этот приказ был немедленно передан по всей армии: как бы ни сложилась битва, ни один волос не должен упасть с головы мятежного принца – ибо, несмотря ни на что, Давид продолжал любить сына.
Как считается, накануне этой судьбоносной битвы Давид и сложил 20-й псалом, полный веры в грядущую победу и ставший позже тем гимном, который левиты распевали перед выходом израильтян на войну:
"Руководителю хора. Песнь Давида. Господь ответит тебе в день беды, укрепит тебя Имя Бога Яакова. Он пошлет тебе помощь из святилища, поддержит из Циона. Он вспомнит все твои приношения и всегда примет благосклонно твою жертву всесожжения. Он исполнит твое сердечное желание и исполнит все твои замыслы…" (Пс. 20: 1:5).
* * *
Бой между двумя еврейскими армиями развернулся в долине, раскинувшейся между Маханаимом и заболоченным Галаадским (Гилеадским) лесом, располагавшимся в землях колена Ефрема.
Существуют, повторим, самые разные мнения о том, сколько воинов насчитывали в этом сражении армии Давида и Авессалома. Но все авторы сходятся в одном: на стороне Авессалома было колоссальное, по меньшей мере четырехкратное численное преимущество. Правда, не стоит забывать, что войско Авессалома состояло большей частью из простолюдинов, лучше знавших, как обращаться с сохой, чем с мечом, в то время как ядро армии Давида, напротив, составляли наемники и гвардейцы, для которых война была ремеслом, главным делом в жизни. Да и влились в его армию в основном те, кто один месяц в году проводил службу в резервистских частях. Кроме того, люди Давида твердо верили, что они идут в бой за правое дело, за возвращение на трон законного царя, в то время как даже ближайшие сторонники Авессалома в душе сомневались в справедливости его притязаний на власть.
Все это и предопределило исход сражения. Не выдержав стремительных ударов зашедших с флангов отрядов Еффея и Авессы, армия мятежного принца дрогнула, а затем воины Иоава окончательно обратили ее в бегство. Но позади армии Авессалома был Галаадский лес, и ее бойцам не оставалось ничего другого, как бежать вглубь этого леса.
Увы, это была не первая и далеко не последняя гражданская война в истории еврейского народа. Не желая устраивать братоубийственной бойни, Иоав отдал приказ не убивать беглецов и даже не настигать их, а просто, делая вид, что погоня продолжается, рассеять армию противника по лесу. Однако убегавшие вглубь леса воины Авессалома то и дело проваливались в топкие болота, попадали в охотничьи ямы, и в результате, сообщает Библия, "лес погубил в тот день больше народу, чем меч" (II Сам. 18:8). Общие потери сторон в этой битве составили двадцать тысяч человек убитыми, подавляющее большинство из которых были воинами Авессалома. По всей видимости, одним из павших в этом бою был и Еффей Гефянин – после рассказа об этих событиях его имя в книгах Библии не упоминается, а в качестве командира наемников называется Ванея.
Сам Авессалом, восседая на муле, также вместе со своей армией устремился в лес. Он не знал о приказе отца сохранить ему жизнь, а потому был уверен, что если попадет в руки Давида, то будет немедленно казнен. И тут длинные волосы, которые он так лелеял, сыграли с ним последнюю и злую шутку: когда мул въехал в самую чащу и проходил под большим теребинтом – фисташковым деревом – волосы Авессалома запутались в его ветвях. Напрасно царевич пытался выбраться из этой ловушки – волосы от этого запутывались все больше и больше, и, в конце концов, мул вырвался из-под Авессалома и пустился дальше, а он остался висеть между небом и землей.
Устное предание говорит, что в какой-то момент Авессалом достал нож и попытался отрезать волосы и освободиться, но когда он посмотрел вниз, то увидел под собой… раскрытые ворота геенны огненной и уготованные ему за мятеж адские муки. Зрелище это так напугало его, что он прекратил сопротивление и остался висеть на дереве.
Именно в таком беспомощном положении и застал его один из воинов Иоава и поспешил к своему командиру, чтобы доложить, что он нашел главаря мятежников.
– И ты, конечно, убил его?! – спросил Иоав.
– Нет, – ответил воин.
– Но почему?! – воскликнул Иоав. – Если бы ты убил Авессалома, я бы немедленно приказал выдать тебе десять шекелей серебра и пояс из чистого золота!
– Если бы мне дали даже тысячу шекелей серебра, – ответил тот, – то и тогда бы не поднял я руки на сына царя, ибо все слышали, как приказал он тебе, Авессе и Еффею сохранить его целым и невредимым. И даже если бы я попытался утаить это убийство, то все равно это стало бы известно, и тогда ты бы, Иоав, остался ни при чем, а мне бы пришлось принять смерть от руки Давида.
– Некогда мне тут мешкать с тобой! – прервал его Иоав. – Где Авессалом?! Ты можешь показать, в какой стороне его искать?!
Едва заметным кивком головы воин показал в ту сторону, где росло фисташковое дерево, в ветвях которого запутался принц. Взяв три дротика, Иоав направился в указанную сторону, велев десяти своим верным оруженосцам и телохранителям следовать за ним.
Вероятнее всего, он увидел Авессалома еще издали. Тот уже заметно ослабел, но продолжал время от времени ворочаться, пытаясь высвободить волосы из густых ветвей. Иоав прицелился и метнул в Авессалома первый дротик; а за ним второй и третий. Все три дротика попали в цель, но царевич все еще оставался жив, корчась в предсмертных конвульсиях.
– Добейте его! – приказал Иоав телохранителям и повернул назад.
Те поспешили к обмягшему телу принца и несколько раз насквозь прокололи его мечами. Затем бросили труп в вырытую охотниками звериную яму и забросали камнями. С тех пор никто не помнил места захоронения Авессалома. Лишь в XIX столетии немецкий археолог Брейтенбах найдет в Трансиордании странное захоронение и по останкам богатой одежды покойника выскажет предположение, что ему посчастливилось обнаружить могилу Авессалома.
Во всяком случае, знаменитый "склеп" в Кедронской долине Иерусалима, который многие называют могилой Авессалома и которую именно так представляют туристам, на самом деле таковой, безусловно, не является. Очевидно, данное сооружение не является даже тем памятником, который еще при жизни поставил себе Авессалом, согласно "Второй книге Самуила" (И Сам. 18:18). Сам этот "склеп", по большинству оценок, был воздвигнут значительно позже разрушения Второго храма, едва ли не в Византийскую эпоху, и почему его стали считать "могилой Авессалома" – это уже тема отдельного исследования.
