— Все! — сказал Анатолий, натягивая вожжи. — Тпр-р-ру-у! — Лошадь остановилась. — Дальше я не поеду. Здесь пережду. В сарае.
У братьев обиженно округлились глаза:
— Да что ты, не веришь? Чего боишься? Уже дома почти!
— Нет, — твердо оказал Анатолий, слезая с арбы. — Не поеду! Тут подожду. А вы, если можно, принесите мне переодеться и поесть.
Братья затараторилии армянском.
"Продают!" — подумал Анатолий, остро ощущая свою беспомощность.
— Извини, — сказал Корюн. — Мы обсуждали, как нам быть. — Ладно, оставайся, может, так и лучше. Мы принесем тебе, что надо. Жди. — И уехали.
Алексеев, пригнувшись, перебежал к развалинам, от которых остро пахло отхожим местом. Под йогами шуршали бумажки с немецким шрифтом. Гм! Не очень-то удачное место он выбрал. Судя по всему, сюда заглядывают проезжие немцы. Но отсюда был хороший обзор, а спрятаться можно на уцелевшей части чердака. Он так и сделал. И едва забрался, зашумела машина. Подъехала, остановилась. Человек двадцать немцев попрыгали из кузова и побежали к сараю, на ходу расстегивая пояса. Тараторили, смеялись.
Алексеева душила ярость. "Гранатку бы вам или очередь из пулемета!" подумал он.
Уехали немцы, и снова тихо. Жужжат мухи и кузнечики в траве: тр-р-р! тр-р-р!.. Сильно клонило ко сну.
Разбудил чей-то шепот:
— Летчик! Эй, летчик! Где ты?..
Осторожно выглянул из-за укрытия. Корюн. Стоит с кошелкой в руках, удивленно оглядывается.
— Здесь я! — шепотом ответил Алексеев и спустился.
В кошелке было полное обмундирование немецкого солдата: кепка с высокой тульей, ботинки, штаны и старый обтрепанный френч. Тут же, в бумажном пакете вареная курица и лаваш.
Алексеев переоделся и, туго скрутив свой штаны и гимнастерку, посмотрел на Корюна.
— Спрячем тут, — сказал Корюн. — Опасная улика. Выкопали яму в груде кирпича, уложили, засыпали, забросали соломой.
— Вот теперь хорошо! — сказал Корюн. — Ешь, время-то к вечеру. И знаешь, как хорошо, что ты не поехал с нами! К нам немцев приехало — полный двор. На мотоциклах. Злые за вчерашнюю бомбежку. Ищут сбитый экипаж.
Алексеев расправлялся с курицей. На душе у него полегчало, и уже загорелась надежда, что все обойдется и он сумеет пробраться к своим, через линию фронта.
Посидели до темноты, грызя семечки, которыми запасся Корюн, а когда стемнело, пошли. Деревню обогнул ли стороной и очутились опять у каких-то развалин. Сели за грудой кирпича. Скоро под чьими-то шагами захрустел строительный мусор. Алексеев вскочил, готовый бежать, но Корюн его успокоил:
— Не бойся, это наш, — и тихо свистнул.
Из темноты вышел высокий человек в каракулевой шапке, сказал с армянским акцентом:
— Гдэ тут лодчик, которого сбилы?
Корюн толкнул локтем Алексеева:
— Знакомься, это мой дядя — староста управы.
— Ну вот что, — сказал Староста. — Чего тут сидэт, ай да ко мне.
Алексеев уперся:
— Нет, я не пойду, я тут пересижу…
— Э-э-э, — рассердился староста. — Так нэ подот! Чи-во боишься? Если б ми хотел тебя предать — давно бы это сдэлал, а? Аида! Слова его звучали убедительно, и Алексеев пошел.
Анатолия ждали. В просторной горнице уже стоял чаи с горячей водой и корыто. Такое внимание тронуло? Алексеева, и он окончательно успокоился. Искупался с наслаждением, промыл израненные ноги, а когда оделся и вышел в зал, там на столе дымилась лапша с курицей. Хозяева не досаждали, оставив его одного. Лишь только когда он поел, в комнату, вежливо здороваясь с порога, А вошли человек двенадцать мужчин, все пожилого возраста. Уселись тихо вокруг стола, все армяне, все с морщинистыми лицами и грубыми руками хлеборобов.
Староста, положив свои большие узловатые руки на стол, сказал Алексееву:
— Пажалста, сынок, расскажи, как дэла на фронте. Немцы тут всякый белиберда говорят. Говорят, что они под Москва стоят.
Алексеев усмехнулся:
— Под Москвой? Как бы не так! А про Курскую битву слыхали? Не-ет? Ого! Тогда слушайте.
И рассказал он про черную силу, что собиралась для операции "Цитадель". Почти миллион солдат на узком участке фронта под Понырями. На километр фронта — более сорока танков и самоходок, до восьмидесяти орудий и минометов; а в воздухе около тысячи самолетов. Сила неодолимая! И Анатолий видел, какое впечатление производят его слова, как тускнеют в печали глаза и сами собой никнут плечи. Тяжко слышать о таких вещах!
Но вот Анатолий начал описывать разгром фашистских войск под Курском. Слушатели ошеломлены, они не верят, не верят. Сломить такую силу?! Нет, это невозможно!
В свою очередь, был удивлен Алексеев.
— А вы что — не слышали про это?
Нет, они не слышали. Война была где-то далеко, и сюда доходили только рассказы о ней, да и то от фашистов.
— Тогда вот что я скажу вам, — с ноткой обиды в голосе оказал Анатолий. Нашила днях завладели Таманским полуостровом, и сейчас войска Толбухина подходят к Перекопу. Вот! А вы говорите: "Под Москвой"!..
Отбомбившись и перейдя линию фронта, мы снизились и пошли у самой земли. И тут к нам привязался истребитель. Его заметил Алпетян.
— Товарищ командир! Справа, сзади, чуть выше, нашим курсом идет какой-то самолет!
Оборачиваюсь, смотрю: вроде что-то маячит.
— Может, наш, — говорю. — Я отверну чуть-чуть, а ты посмотри на его поведение. Отвернул.
— Идет, товарищ командир. За нами!
— Гм! Отверну еще.
— Опять идет!.. Двухкилевой.
— Ага! Так. "Мессершмитт", наверное, "Ме-110". У него ведь сзади пулемет! Приготовиться! Подойдет поближе — бей! — А сам прижал машину к земле. И вовремя! Он опередил! Огненные точечки прочертили ночь и веером прошли над нами.
— А-а-а! — закричал Алпетян и затукал из своего крупнокалиберного: тук-тук! тук-тук!..
И сразу стало суматошно. Задрожал самолет, в кабину потянуло гарью, и огненные блики засверкали в ночи.
Р-р-р-рах! Р-р-р-рах! Р-р-р-рах! — это Алпетян дал три короткие очереди из скорострельного ШКАСа.
И все стихло. И снова темь, будто никто и не стрелял. Только гарь пороховая висела в кабине.
— Ну как, Алпетян?
— Смылся, товарищ командир! Ему неудобно стрелять из носовых: мы низко шли.
— Ладно, смотри за воздухом.
— Смотрю, товарищ командир!
Ночью бреющим идти опасно: кто знает, какая тут местность! А вдруг вышка какая или деревья! Врежешься еще. Набрал высоту метров сто. И опять Алпетян:
— Товарищ командир! Вижу самолет. Идет за нами, низом!
Вот гад, привязался! Прижимаюсь к земле, вглядываюсь в темноту: что-то мелькает рядом…
