Ознакомительная версия.
Эти люди, которые стали революционерами на другой день после революции, сделали пролетарскую революцию, стоившую народным массам стольких страданий, источником, который они используют для получения благ и власти. Они делают цель из того террора, который для вас был только средством».
Судьба этого человека, которого любили и почитали так, как немногих социалистических лидеров почитают за пределами своих стран, стала предвестником дальнейшей судьбы Льва Троцкого, лидера совершенно другого типа. Уже в 1920 году большевики подорвали популярность Серрати так же, как и единство его партии. Вот пример одной из низких интриг, которые они использовали против него год спустя.
Во время войны нас окружали шпионы и агенты-провокаторы. Один из них, прикинувшийся пацифистом и сочувствующим, был представлен Серрати корреспондентом «Аванти» в Вене. В письме к Серрати он написал, что «пацифист», имея возможность путешествовать, может послужить связующим звеном между корреспондентом в Вене и штаб-квартирой «Аванти» в Милане. Под этим предлогом этот человек стал другом Серрати и был вхож в его дом. Зная, что Серрати нужна мебель, которую он не мог позволить себе купить немедленно, этот агент предложил одолжить ему необходимую сумму. Через некоторое время у Серрати возникли подозрения. Он сразу же отправился в Центральный комитет партии в Риме, рассказал там все, занял такую же сумму денег и поместил ее у государственного нотариуса. Перед самым отъездом в Россию он опубликовал в своей газете объявление с указанием, где этот человек может обратно получить свои деньги.
Когда Серрати уезжал из Москвы после Второго съезда, он упомянул об этом случае как об одной из причин, по которым он хотел безотлагательно возвратиться в Италию. Он хотел вернуться в Милан, чтобы разоблачить всю аферу. И Бухарин, и Зиновьев посмеялись над его озабоченностью.
«Стоит ли даже говорить о таких пустяках? Такие вещи случаются с каждым революционером. Нас всех обличали как немецких агентов. Кто осмелился бы сомневаться в вашей честности?»
Накануне открытия Третьего съезда Коминтерна в 1921 году, около года спустя после этого разговора, телеграфное агентство России в Риме распространило по всему миру новость о том, что итальянский партийный руководитель Серрати получил деньги от полицейского агента. До этого самого момента ни одна итальянская газета, даже Popolo d'ltalia Муссолини, не осмеливалась ставить под вопрос честность Серрати. Но после того как эта история была запущена российским телеграфным агентством, все итальянские ежедневные газеты опубликовали ее как «сообщение для печати». Затем она была перепечатана во всех российских газетах под сенсационными заголовками как официальное сообщение, исходящее из Рима.
Это был год, когда Марселя Кашена, поборника французского национализма, ярого противника Циммервальдского движения, подняли до членства в Коминтерне.
Для тех из нас, кто покинул Второй интернационал и создал Циммервальдское движение, кто сделал поддержку мировой войны демаркационной линией между собой и правыми, эти два события представляли непоправимый удар. К 1921 году я уже порвала все отношения с Коминтерном, и, когда мне сказали, что на Третьем его съезде необходимы мои услуги переводчика, я отказалась участвовать в нем. Чтобы доказать, что не болезнь помешала мне принять участие, я присутствовала на нескольких заседаниях. Ленину, которого я встретила во дворе Кремля и который, казалось, удивился при виде меня, я заметила, что я присутствую не для того, чтобы участвовать в съезде, а для того, чтобы подчеркнуть свой бойкот этого мероприятия.
Когда я прочитала статью о Серрати в русских газетах, я почувствовала, что нечто более ужасное, чем что-либо происходившее ранее, теперь разделило меня и большевиков. У меня было такое чувство, что они способны на все. Недавние московские процессы[11] и чистки, казни инакомыслящих революционеров в Испании были уже продолжением той цепи, в которой преследование Серрати составило первое звено.
Когда Серрати возвратился в Италию после Второго съезда Коминтерна, его доклад был одобрен большинством членов партии, и сразу же в Италию были посланы агенты для борьбы с Серрати, для раскола партии и превращения ее в более послушную часть официальной Коммунистической партии. Целый год продолжалась эта борьба между Зиновьевым и Серрати.
В 1921 году, когда в итальянской партии произошел раскол, только приблизительно треть ее членов вступила в новую коммунистическую организацию. Но и этот раскол не положил конец интригам Москвы в рядах итальянских социалистов. Московскому руководству нужно было провоцировать новые деления и новые расколы. Несмотря на то что партийное большинство, возглавляемое Серрати, по-прежнему настаивало на том, чтобы попытаться остаться в составе Коминтерна на определенных условиях, более наивная часть, подстрекаемая и обольщаемая коварной стратегией новых агентов большевиков, обеспокоилась тем, чтобы не потерять связь с вождями победоносной русской революции, и стала все больше склоняться к тому, чтобы принять любые условия, на которых эта связь могла бы быть возобновлена. Их заставили поверить, что Серрати – это единственное препятствие на пути к «полному революционному единству». В 1924 году, после еще трех лет внутренней борьбы и после того, как волна самоуверенности Коминтерна несколько спала, они уговорили Серрати войти в состав делегации, отправлявшейся в Москву на какие-то новые из этих бесконечных консультаций.
«Он единственный, кто может убедить русских пойти на компромисс по условиям присоединения к Коминтерну, – заявляли они. – Он должен сделать эту попытку».
Как только делегация оказалась в Москве, все уловки и давление большевистской машины были мобилизованы на то, чтобы вынудить Серрати пойти на компромисс, принять пробную договоренность. Он не верил в это и попытался убедить большевиков в том, что в Италии зреют новые фашистские силы. (Вплоть до этого времени партия могла действовать с трудом, но в 1924 году начался новый этап преследований, которому суждено было закончиться окончательной победой тоталитарного государства в 1926 году.) Он рассказал им, как опасна тактика, которую они предлагают. В конечном счете под градом ударов русского руководства его ощущение нарастающего краха в Италии, его собственное нервное истощение после лет бесплодной борьбы с Москвой, его ослабленная способность к сопротивлению заставили его совершить то, что для него было актом духовного самоубийства. Он пообещал большевикам поддержать принятие их условий и вернулся в Италию.
Ознакомительная версия.
