Молотов со свитой стоял на перроне. Я был среди свиты…
Чуть сзади замерли приветствующие Председателя Мао «представители общественности». Они держали в руках транспаранты: «Да здравствует великая дружба наших народов!», «Да здравствует Председатель Мао, любимый вождь китайского народа!».
Но из поезда никто не вышел. Наконец появился офицер и сообщил товарищу Молотову, что товарищ Мао ждет его в салон-вагоне.
Это был ответ Мао на отсутствие на вокзале Кобы и присутствие Молотова. Хотя, думаю, ему объяснили, что Сталин встречает и провожает гостей только в исключительных случаях. Но Мао, Председатель страны с самой большой в мире армией, считал себя как раз таким случаем…
Молотову пришлось подняться к нему в салон.
Как я узнал потом, Мао был само гостеприимство. Молотова угостили китайской едой. Там были такие сложные лакомства, как «ласточкино гнездо» и жареные воробьи, к которым Мао привык во время голодного великого похода. Молотов стоически ел, запивая китайской водкой.
Наконец Мао появился в дверях вагона и под громкие овации начал темпераментно читать пламенную речь на китайском. Переводчик не успевал переводить…
В конце, как и положено, общественность устроила «бурные аплодисменты, переходящие в овацию».
Мао повезли на Ближнюю дачу.
Я приехал туда следом в машине сопровождения.
На даче Мао отдохнул, поел нашей еды и познакомился с китаяночкой.
В 4 часа приехал Коба, и состоялась их первая встреча. Затем были переговоры в Большой столовой.
Мао вошел вразвалочку, невысокий, крепко сбитый, моложавый. Я хорошо помню его лицо. Азиатские скулы, толстый чувственный нос, гладко зачесанные, зализанные назад темные волосы и большие умные глаза.
Все, о чем говорили за столом и за обедом, официально не стенографировалось. Но Коба попросил меня запомнить и потом записать. Он любил порядок.
Вожди сели друг напротив друга, переводчик — в торце огромного стола. А я — в уголке около рояля «Стейнвей».
Оба сразу принялись играть свои роли. Коба умел, как никто, быть величественным. Мао, наоборот, держался, будто мальчик при Учителе.
Коба был молчалив, Мао говорлив — много рассказывал, шутил и сам же смеялся своим шуткам звонким юношеским смехом.
Великий Коба отгадал правильно. Мао начал угодливо:
— У меня просьба от имени нашего ЦК. Мы очень хотели бы получать указания лично от вас. Мы хотим, чтобы вы без всяких стеснений давали нам указания и нас критиковали, если что у нас будет не так.
Коба помолчал. Потом сказал:
— Мы очень благодарны вам за уважительное предложение. Но хотели бы вам советовать, а не указывать…
Однако Мао вежливо настаивал. После чего изложил планы знаменитого Большого скачка китайского народа из нынешнего феодализма в индустриализацию:
— Китайский народ не боится жертв на пути к светлому будущему. Мы введем истинный военный Коммунизм. Крестьяне, к примеру, разрушат свои дома и построят огромные общежития, где станут жить все вместе. Постепенно у людей останется одна личная собственность — зубная щетка. Детей будут отдавать на воспитание Коммуне. И, так как все поселятся в одном месте, сбор на работу будет занимать не более десяти минут. Крестьяне пойдут на поля с развернутыми знаменами, вооруженные ружьями, солдатским шагом. И во время работы они не станут покуривать или праздно болтать. Ведь появится армейская дисциплина. Они будут сражаться за рекордную производительность труда… Это — победоносные трудовые армии, работающие по двадцать четыре часа. Грандиозное сражение муравьев, решивших сдвинуть гору! Нужны великие жертвы для великой Победы… — Он весело, победоносно взглянул на Кобу.
Принесли закуски и вино. Был объявлен перерыв.
Мао пошел в уборную, Коба долго молчал. Я понимал, о чем он думает. О мечте Троцкого создать трудовые армии. И о строчке из докладной записки: «Мао — истинный, отъявленный неотроцкист».
А я… я вспоминал ту самую книжку, найденную за комодом. И то, как герои «Бесов» обсуждали, сколько миллионов придется положить, чтобы перепрыгнуть сразу в светлое будущее. Впоследствии я вычитал в какой-то немецкой книге, как немецкий историк с дотошной пунктуальностью подсчитывал, сколько человек истребили диктаторы в двадцатом веке.
Коба находился на первом месте — сорок два миллиона шестьсот семьдесят две тысячи убитых, но Мао занял почетное второе место — тридцать семь миллионов восемьсот двадцать восемь тысяч, отодвинув Гитлера на третье — двадцать миллионов девятьсот сорок шесть тысяч.
Но это потом…
А тогда Коба посмотрел на меня с усмешкой и сказал:
— Ты опять забыл главное: «Что дозволено Юпитеру…» Когда Мао был жалким «быком», он был троцкистом. Сегодня он вождь великой страны и потому — верный ленинец. Запомни это раз и навсегда, глупец… Слепым котятам, которые придут править после моей смерти, будет нелегко. Как говорил Наполеон: «Китай спит. Пусть спит. Горе нам, если он проснется». Думаю, товарищ Мао его разбудит. И неизбежно спровоцирует столкновение с нами… чтобы стать вождем коммунистического мира… Уясни: самые свирепые войны будут происходить между коммунистическими державами.
Далее начались переговоры о подписании договора.
Мао тянул, выпрашивая участия Кобы в военных операциях. Он попросил Кобу присоединиться к захвату Тайваня. Коба сказал, что готов обдумать формы «помощи» — направлять военных инструкторов, поставлять самолеты и танки. Но ни в коем случае не участвовать прямо.
Переговоры шли месяцы и закончились, как хотел Коба, подписанием «Договора о дружбе и сотрудничестве».
После победы в Китае завоевание Азии продолжится. Вскоре при помощи китайских войск (и нашей техники) на карте мира появится еще одна коммунистическая держава — Северная Корея. Помню фразу Кобы: «Созданный товарищем Сталиным лагерь социализма обладает теперь бесчисленными человеческими ресурсами. Знаешь, что сказал бы товарищ Ленин? “Великая мечта становится явью! ”»
Накануне величайшего юбилея
Аресты обоих «наследников» прошли незаметно. Они совершенно потонули в новой оглушительной кампании, охватившей страну. Коба рассчитал даже это. Страна готовилась к семидесятилетию Вождя. «Навстречу великому юбилею» — таков был главный лозунг каждого дня.
Я опять много работал за границей. И каждый раз, возвращаясь в столицу, наблюдал страдания соратников. Они безнадежно мучились, тщетно пытаясь придумать, как же отметить Величайший Юбилей. И, главное, что присвоить Вождю…
