— Я не мог отдать всем приказ о капитуляции, так как не было связи, объясняет Вейдлинг. — Таким образом, в ряде мест отдельные группы еще могут сопротивляться. Многие не знают о смерти фюрера, так как доктор Геббельс запретил сообщать это...
Соколовский. Мы полностью прекратили военные действия и даже убрали авиацию. Вы не в курсе событий? Ваши войска начали сдаваться, вслед за этим прибыла гражданская делегация от Фриче с заявлением о капитуляции, и мы, чтобы облегчить ее задачи, прекратили огонь.
— Я охотно помогу прекратить военные действия наших войск.
Он показывает, где еще остались части СС. В основном вокруг имперской канцелярии.
— Они хотят пробиться на север, — сообщает Вейдлинг. — На них моя власть не распространяется.
Соколовский. Отдайте приказ о полной капитуляции... Чтобы и на отдельных участках не сопротивлялись.
— У нас нет боеприпасов. Поэтому сопротивление долго продолжаться не может.
Соколовский. Это мы знаем. Напишите приказ о полной капитуляции, и у вас будет совесть чиста.
Вейдлинг набрасывает проект приказа. Присутствующие беседуют вполголоса. Вейдлинг пишет...
— Может быть, вам нужен ваш помощник? — спрашиваю его.
— О, да, да! Это будет очень хорошо! — обрадовался генерал.
Приказываю позвать начальника штаба германского корпуса. Входит рослый брюнет — с моноклем, с отличным пробором, серые перчатки. Франт франтом. Немцы советуются друг с другом. Вейдлинг хватается за голову, но пишет. Всматриваюсь в него. С гладко зачесанными назад волосами он типично по-немецки аккуратен.
Вейдлинг молча вручает мне бумагу. Читаем... Формулировки, может быть, и не все хороши. Но ему сейчас, конечно, не до четкости формулировок. Вот что он написал: «30 апреля фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера, мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии, бывший комендант округа обороны Берлина».
— Не надо «бывший», вы еще комендант, — поправляет Соколовский.
— Нужны ли формулировки о присяге? — сомневается Пожарский.
— Не надо переделывать, — сказал я, — это его собственный приказ.
Вейдлинг в затруднении, не знает, как озаглавить: призыв или приказ?
— Приказ, — говорю я.
— Сколько экземпляров отпечатать? — спрашивает переводчик.
— Двенадцать. Нет, как можно больше...
— У меня большой штаб, — говорит Вейдлинг. — У меня два начальника штаба и еще два генерала, которые были на пенсии, но пришли служить ко мне и отдали себя в мое распоряжение. Они помогут организовать капитуляцию...
Подали чай. Немцев отвели в отдельную комнату и там кормят. Мы Соколовский, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Пожарский и я — вновь и вновь комментируем события последних дней и часов.
— У Вейдлинга нервный припадок, заметили? — спрашиваю я.
— А ведь ему трудно! — говорит Соколовский.
— Разумеется, — соглашается Пронин. — Но приказ хитрый. Он умело подчеркнул и присягу, и обязательства... Он вне правительства — просто «вывеска»...
Докладывают, что приказ отпечатан. Говорю начальнику штаба армии генералу Белявскому:
— На машину посадить одного нашего офицера и одного немца, дать им приказы в руки, пусть ездят по улицам и оглашают его войскам и населению.
Утро серое, прохладное. Вспоминаем о Сталинграде, шутим, курим.
11 часов 30 минут.
Адъютант докладывает: на самоходке приехал Фриче. Входит Фриче — в сером пальто, в очках, небольшого роста. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик рядом.
Фриче тоже принял условия безоговорочной капитуляции. Хотел он этого или не хотел, но то был неизбежный итог наших переговоров.
Соколовский (Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану.
Фриче. Немецкие полицейские органы разбежались, но можно их вновь собрать.
Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники администрации. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не будет. Ясно?
Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?
Соколовский. И наши отдельные бойцы и немецкое население могут проявить, жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное...
Фриче. Да, возможно.
Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант Берлина советский генерал Берзарин. Созданы районные комендатуры. Они примут все меры. Есть ли у вас другие пожелания?
Фриче. Я вам писал письмо как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.
Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.
Фриче. Я бы хотел расширить документ, для чего мне нужно связаться с Деницем.
— В десять часов утра, — сообщил я. — Дениц обратился к армии и народу с заявлением, что он принял руководство и до конца продолжает борьбу с большевизмом, а также американцами и англичанами, если они будут мешать. Но нам он не страшен!
Фриче. Я этого не знал.
Окончательно уточнив условия капитуляции, мы расстаемся с ним. Все задумчивы: не подставное ли это лицо? Хоть враг повержен, все равно чувствуешь к нему недоверие. Рассуждаю вслух:
— Дениц объявил Гиммлера предателем. Берлин капитулировал отдельно. Но, в общем, мы их доконали. Какой же у них развал и разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас...
Все поняли мою иронию и засмеялись.
Звонок телефона. Начальник штаба армии сообщил: наши части встретились с ударной армией генерала Кузнецова. Бой в районе рейхстага, имперской канцелярии и во всём Тиргартене закончился. В Берлине стало тихо.
Я сообщил об этом всем присутствующим на КН.
— Наступает конец войны, — возбужденно сказал Василий Данилович Соколовский.
— Да, закурим трубку мира!
В полдень берлинский гарнизон, а также войска СС, охранявшие имперскую канцелярию остатка гитлеровского правительства, капитулировали.
Мы вышли на улицу. Вокруг тишина, от которой мы так отвыкли. С непривычки она кажется звенящей. II вдруг мы услышали, как где-то недалеко чеканит шаг строй. Даже не верится, что это наши гвардейцы могут маршировать так торжественно. Из парка Тиргартен идет рота 79-й гвардейской стрелковой дивизии. Роту ведет гвардии капитан Н. И. Кручинин. Он только что закончил очистку восточного бункера от фашистов, пытавшихся еще сопротивляться. Там был сделан последний выстрел в полосе 8-й гвардейской армии. Последний выстрел — и гвардейцы вышли из боя на центральную улицу Берлина строевым шагом. Какая выправка, сколько радости на лицах воинов-победителей!
