Риск, конечно, был велик – но Шерман настаивал на своем. По опыту войны с южной кавалерией у себя в тылу он знал, как трудно поймать движущегося на большом пространстве врага. Конечно, его пехотные колонны не смогут двигаться так быстро, как конница, но и остановить их будет много труднее. Если генерал Худ с его малыми силами решится последовать за Шерманом, то он пойдет по уже опустошенной земле. Если не решится – тем лучше, южанам придется каким-то образом наскрести какие-то другие войска, которых у них нет.
Вся его идея, собственно, в известной мере и состояла в том, что движение армии будет непредсказуемым, и в попытке защитить все слабые пункты правительству КША придется распылить свои силы, и без того недостаточные.
Шерман много чего успел переделать в своей жизни, и в частности, был менеджером банка, занимавшегося земельными сделками в Калифорнии. Так что с цифрами он работал вполне уверенно, представил Гранту на рассмотрение весьма убедительные выкладки и в конце концов получил его ворчливое согласие.
Поход мог принести крупный успех – Грант рассудил, что такая перспектива стоит даже большого риска. Он сумел получить санкцию Линкольна, который тоже поначалу сомневался в успехе. Но президент нуждался в победах, все долгие годы войны только и делал, что понукал свои генералов к более активным действиям, нашел наконец таких, которых понукать было не нужно.
В итоге Линкольн согласился с доводами Гранта – стоит рискнуть.
II
Поход Шермана из Атланты к морю начался 16 ноября 1864 года. Все было организовано так, чтобы армия могла двигаться без задержек. Каждый пехотинец нес с собой строго определенный набор снаряжения: винтовку, штык, сорок зарядов, одеяло, запасную рубаху, флягу и сухари. Разрешалось нести котелки, библии и набор писчей бумаги. На нитки и иголки ограничений не было, все остальное было велено выбросить. Начальником тыла у Шермана был Амос Бэквит, человек энергичный и толковый, – и армия везла с собой запасы продовольствия в количестве 1 200 000 «рационов».
Считалось, что этого хватит на 20 дней. Кроме того, вместе с колоннами двигались и гурты скота, в изрядном числе в 3000 голов, но приказ по армии был такой: добывать продовольствие самим, по ходу марша.
Поэтому федеральные войска двигались не одной линией, а полосой, иной раз до ста километров ширины. Армия представляла собой что-то вроде «сети», в которую ловилось все, что можно было съесть – ну, и кое-что сверх этого. Впереди марширующих колонн шла кавалерия под командованием генерала Килпатрика – Шерман полагался на то, что тот не упустит возможности подраться. Задачей конницы была разведка дорог и обнаружение возможного противника, приказ – немедленное нападение.
Килпатрик был прямо-таки идеальным командиром для такого рода заданий.
Пехота делилась на корпуса, которые двигались параллельно друг другу, по возможности не загромождая дорог. При таком раскладе армия двигалась быстрее. Если бы ее вытянули в одну колонну, то от авангарда до обозов она бы растягивалась на 80 километров, а еще добрых 50 километров составляли обозы и гурты скота. Это была еще одна, дополнительная, причина для «разворота корпусов в ширину».
Армия охранялaсь идущей по флангам кавалерией. Лошадей было достаточно, у Шермана их было побольше 17 тысяч. Каждая бригада выделяла отряд фуражиров – их задачей было находить фураж и продовольствие в стороне от движения армии, немедленно его конфисковывать и под охраной доставлять к месту расположения бригады. Таким образом как-то решалась проблема более равного распределения добытого – иначе все лучшее доставалось бы авангарду.
Что было поистине удивительным – точной цели движения не знал никто. В приказе Шермана по армии об этом ничего не говорилось, там было сказано только, что это знает военное министерство и генерал Грант, а всем остальным будут сообщать то, что будет необходимо, по мере надобности. А еще было велено забирать съестные припасы, не останавливаясь для формальностей, но в частные дома без разрешения не входить, грабежа не производить, а поджоги устраивать только по приказу офицеров.
Делалась и оговорка – в случае, если где бы то ни было будет обнаружено «… присутствие вооруженных мятежников …», разрушать следует все, уже ни у кого не спрашиваясь. Перед выступлением в поход из Атланты Шерман приказал сжечь там все, что «… могло представлять для южан ценность… » и все еще не сгорело.
Официально он имел в виду мастерские, фабрики и железнодорожные депо.
III
Пережившие «марш Шермана к морю» южане вспоминали о нем, как о вторжении гуннов. Может быть, это и не такое большое преувеличение, как может показаться. Особых убийств и насилий не было, но грабеж был полным и повсеместным. Помимо фуражиров армии, которые весьма широко истолковывали приказ «… забирать все, что может пригодиться …», были еще и дезертиры, как «северные», так и «южные», были бежавшие от хозяев рабы, были просто бандиты, и все они двигались по краям полосы наступления и делали свое дело. Остановить их было некому – все, кто только мог, бежали как можно дальше. Мародеры, хоть официальные, хоть самодеятельные, действия свои никак не координировали и никаких расписок не выдавали. Соответственно, фермы грабились по несколько раз.
А когда там уже ничего нельзя было найти, их часто поджигали.
Южане уверяли, что сам Шерман получает пятую часть награбленного его фуражирами и что после кампании он увез из Джорджии больше двухсот золотых часов. Можно уверенно утверждать, что это сплетня – Уильям Шерман ни в каком стяжательстве никогда замечен не был. Но то, что он не имел особых иллюзий по поводу поведения своих людей – это тоже можно утверждать совершенно точно.
Вот один небольшой пример: Шерман объезжал расположение войск и наткнулся на солдата, который был буквально увешан добычей. Овощи свисали с него гирляндами, на штык был наколот окорок ветчины, а в свободной руке от тащил еще и курицу. Шерман на него рявкнул, солдат, не разобравшись, ответил ему тем же, и тогда солдату шепнули, что с ним говорит сам командующий. Солдат бросил курицу, молодцевато вытянулся и представился:
« Генерал, я – Абнер Дин, капеллан 112-го массачусетского!»
Если так вел себя капеллан, можно представить себе, что творила его паства – но Шерман делать ничего не стал. Он просто развернул свою лошадь и ускакал прочь. Все происходящее более или менее соответствовало его планам, которые он даже особенно и не скрывал. После трех с лишним лет войны обе стороны, и северяне, и южане, начали относиться друг к другу совсем не по-джентльменски. Пленных содержали в ужасных условиях, особенно южане. Если им не хватало пищи для своих солдат, то уж для пленных выделялись и вовсе крохи. Официально их кормили по нормам армий Конфедерации, но держали под открытым небом, в невероятно скученных лагерях, без всяких палаток или бараков, огороженных высокой сплошной деревянной изгородью. Единственный ручеек служил сразу и как источник питьевой воды, и как средство канализации.
