Ознакомительная версия.
Гойя сумел словно воочию увидеть расправу врага над своими соотечественниками. «Расстрелы происходили ночью, и художник на своих полотнах отразил это. Тем более что сумрачная ночная атмосфера усиливает ужас происходящего. Один из первых биографов художника записал рассказ слуги, который сопровождал хозяина ранним утром на место казни восставших. «Среди луж крови мы увидели множество трупов. Одни лежали на спине, другие – уткнувшись лицом в землю, кто-то застыл, упав на колени и словно целуя землю, а один, будто моля о милосердии или проклиная, простирал руки к небу»» [4, с. 308].
Здесь нельзя не вспомнить полотно 1780 г. «Распятие Христа». В той давней работе художник, еще только поднимавшийся на социальные и творческие высоты, сумел выразить высокую концентрацию страдания, огромного духовного напряжения на грани смерти. Сейчас этот опыт ему, безусловно, пригодился.
Современного любителя искусства, хорошо знакомого со множеством живописных произведений на рубеже XIX–XX вв., не удивить образом оборванца. Но в начале XIX столетия это была настоящая революция в живописи. Для наглядности, чтобы показать революционность новой манеры Гойи, искусствовед Лионелло Вентури недаром сравнивал художественные решения живописца Гойи с искусством его современника, великого немецкого поэта Иоганна Гёте, придерживавшегося в том числе и эстетики классицизма. У Гёте в поэме «Герман и Доротея» (1794 г., за 12 лет до «Расстрела 3 мая» Гойи) простой немецкий парень Герман, сын трактирщика, человек из народа, имеет породистых лошадей с посеребренной упряжью, чистую повозку, кормит своих коней крупным овсом, владеет великолепным лугом, на котором произрастает изумрудно-зеленая сочная трава. Ничего подобного, конечно, не было в действительности. Меж тем Гёте ничто не мешает подменить реальность идеалом, и современники конечно же не усмотрели в таком подходе ничего удивительного. Но принципиально по-иному работал Гойя.
«Зритель не думает о том, что расстреливающие солдаты выполняют свой долг и что несчастные, которых расстреливают, – герои испанской свободы. Он видит здесь лишь слепую силу машины, подавляющую человеческую доблесть, которая возвысилась до эпоса только потому, что бездушию машины противопоставляется человеческое достоинство» [2, с. 41].
В 1810–1823 гг. он создал также новую серию офортов, названную «Дезастрес де ла гуэрра» («Бедствия войны»). В художественном отношении это более совершенные произведения искусства, нежели «Капричос». Случившаяся с народом трагедия обретала на этих листах законченную, совершенную художественную форму. Гойя избегал лишних деталей, он лаконичен, как никогда ранее.
Вот солдат, в лице которого нет ничего человеческого, с тупым равнодушием смотрит на тело повешенного. Вот в темной пещере молит о милости покрытый лохмотьями обреченный человек. Вот на поле, покрытом трупами, случайно выживший кричит от боли и ужаса… «Какое мужество!» – так назван офорт, на котором сарагосская девушка Мария Агостина встала к орудию, когда другие защитники города, мужчины и юноши, пали в бою. Этот образ стал символом сопротивления. А ведь просвещенные друзья Гойи считали, что испанский народ спит непробудным сном…
В 1814 г., после изгнания наполеоновских войск и краткой власти регента, состоялось возвращение законного короля Фердинанда VII в Испанию. Гойю покритиковали за сотрудничество с оккупантами, но все же расположения двора он не потерял, разве что оказался несколько отдален от трона. Он продолжал работать и совершенствовать свою манеру живописца. Глядя на произведения современников, ворчал: «Всегда одни линии и никогда тела́! Но где эти люди находят в природе линии? Я вижу одни лишь темные тела и светлые тела, плоскости, которые приближаются, и плоскости, которые удаляются, рельефы и пустоты. Мой глаз никогда не видит ни линий, ни частностей. Моя кисть не должна видеть лучше, чем я» [2, с. 73].
Ранее подвергшийся опале Мануэль Годой к тому времени уже умер, и его коллекция живописи оказалась доступна для осмотра. Разумеется, всеобщему обозрению открылась «Маха обнаженная» – прекрасное с художественной точки зрения, но совершенно неприемлемое в католической Испании произведение. Художнику пришлось предстать перед судом инквизиции, однако документов о судебном процессе не сохранилось. Полотна разместили в Королевской академии Сан-Фернандо, однако публике они долгое время были недоступны. Только 21 сентября 1901 г. вышел специальный указ короля Испании о переводе картин Гойи в музей Прадо.
В 1819 г. Франсиско Гойя, к тому времени почти полностью потерявший слух, подыскивал себе дом в пригороде Мадрида. Как нельзя лучше подошел ему известный «Дом Глухого» – раньше в нем жил Антонио Монтаньес, который тоже ничего не слышал. Перебравшись в новый дом, Гойя оказался в полном одиночестве. Леокадия Вейсс, если и находилась при нем, не могла служить ему достойным обществом.
Стены комнат художник расписал маслом, всего 14 работ, изначально масляных фресок, впоследствии переведенных на холсты. Это наводящие трепет сюжеты, близкие к тем, что появлялись на его офортах того времени. Живописные произведения, созданные в 1820–1823 гг., получили название «Чёрных картин». Параллельно он создал серию офортов Los disparates – «Диспаратес» («Причуды» или «Глупости») – 22 листа были изданы в 1863 г. в Мадриде под названием Los Proverbios («Притчи», «Пословицы»).
Призраки, населявшие душу Гойи, вырвались на свободу.
Едва ли не самая известная и самая страшная картина «чёрной» серии – «Сатурн, пожирающий своих детей». Здесь Гойя использует миф об отце Юпитера (Зевса) Сатурне (Кроносе) как аллегорию событий, происходивших в мире. Недаром античный титан выглядит у Гойи обезумевшим маньяком-людоедом. «Двое стариков, поедающих суп», кажутся не менее страшными: это два скелета, обтянутые кожей и прикрытые тряпьем. «Шабаш ведьм. Великий козел» – изображение сатанинской черной мессы накануне Пасхи и Рождества. «Атропос» («Судьба») – полет трех древнеэллинских богинь судьбы Мойр, собирающихся прервать чью-то жизнь. «Два старика» («Старик и монах») – контраст между достойной и безобразной старостью. «Поединок на дубинах» – возможно, изображение поединка библейских Каина и Авеля. «Читающие мужчины» – казалось бы, ничего особенного, если бы не выражение тупости на лицах. «Юдифь и Олоферн» – никакого благородства в лице библейской героини Юдифи, только жажда крови ради крови. «Фестиваль в Сан-Исидоро» – радость изображенных здесь уродцев, кажется, оскверняет землю. «Смеющиеся женщины» – все та же пугающая, непроходимая тупость. «Паломничество к источнику Сан-Исидоро» – какая жуткая противоположность давней картине «Луг у Сан-Исидоро»! «Собака» – жуткое одиночество маленького существа в страшном, лишенном тепла и покоя мире. «Донья Леокадия Соррилья» – дама на полотне отчасти напоминает покойную герцогиню Альба. «Фантастические видения» («Асмодей») – полет демона над горами.
«Отец, работая для себя, писал все, что ему заблагорассудится, и при этом использовал не кисть, а нож, однако же на определенном расстоянии живопись эта производила удивительное впечатление», – писал сын художника. И в этой технике (офорт, гравюра) Гойя также опередил свое время – на несколько десятков лет.
Заключение. Смерть на чужбине
В 1820–1822 гг. король Фердинанд VII вынужденно даровал испанцам конституцию – страна нуждалась в переменах, тянуть с ними больше было нельзя. Однако вскоре (в 1823 г.), после нового французского нашествия, в стране начался настоящий террор. Все, кто подозревался в сочувствии иностранцам, немедленно попадали в опалу или в заключение. Гойя вынужден был скрываться у одного из друзей. Наконец измученный больной старик припал к ногам своего короля, и тот смилостивился: художнику было позволено покинуть родину.
В 1824 г. Гойя уехал во Францию. Жил он в Бордо, продолжая работать во что бы то ни стало. В 1825 г. он писал: «У меня нет ни зрения, ни силы, ни пера, ни чернильницы – ничего, кроме воли, которой у меня избыток» [2, с. 73]. Гойя скончался 16 апреля 1828 г. в возрасте 82 лет. Его прах был перевезен на родину и захоронен в мадридской церкви Сан-Антонио де ла Флорида, где художник расписал когда-то стены и потолок.
«Каноны красоты, унаследованные живописью XVIII века, ниспровергнуты Гойей. Он создал новую форму, расчлененную и импрессионистическую, колорит, построенный скорее на контрастах, чем на переходах, и выдвинул идеал – героическую силу народа, ценность повседневного и безобразного. Здесь мы имеем четкий разрыв со всем, что предшествовало Гойе» [4, с. 42].
Хронология жизни и творчества Франсиско Гойи
1746 г. – 30 марта в деревушке Фуэндетодос, вблизи испанского города Сарагосы, в семье Хосе Гойи и Грасии Лусьентес рождается сын, названный Франсиско.
1750-е гг. – Семья Хосе Гойи переезжает в Сарагосу.
Ознакомительная версия.
