— Да будете вы, в конце концов, убирать крен?! — донеслось до меня восклицание Каплуна.
Пролетев вдоль склона туда и обратно и набрав метров 200 высоты над местом старта, мы кое-как приземлились.
— С вами летать, что тигрицу целовать: и страшно, и никакого удовольствия, — сказал инструктор и пошел прочь.
На другой день со мной полетел командир отряда «Батя» Н. Е. Симонов, тоже на двухместном планере, но другом, улучшенной конструкции, Ш-5. Этот полет, вероятно, был контрольным. Как только мы взлетели, я, не дожидаясь команды Симонова, решительно взял управление на себя. Заложив крутой вираж, я также четко вывел планер из него и повел его вдоль края склона, который быстро уходил вниз. Увлекшись парением с набором высоты, я с восторгом и упоением глядел вниз и по сторонам и, конечно, прохлопал быстро приближающийся встречный планер.
— Впереди планер. Видишь его? — говорит Симонов в переговорную трубку, которая, в отличие от Ш-4, прекрасно передавала речь.
— Вижу, — говорю, согнувшись и отыскав его чуть ниже горизонта.
— Как разойдешься с ним?
— Беру левее.
— Правильно.
Пройдя скалистую часть склона, где немного поболтало, я уверенно развернулся, прошел обратно, все также стараясь удерживать перелом склона в углу, между кабиной и подкосом крыла, и следя за скоростью. Даже заход на посадку я произвел самостоятельно и только перед самым приземлением «Батя» взял управление на себя.
— Что же, — сказал он, выбираясь из кабины, — завтра же сможешь слетать самостоятельно.
Первый полет над тем же, самым высоким, южным склоном прошел без происшествий. Я дважды пролетел на одноместном «Стандарте» туда и обратно, набрав метров 400 над местом взлета. Сознавая ответственность, меньше отвлекался на созерцание окружающих красот, а внимательно следил за часто попадающимися навстречу другими планерами и почти перестал обращать внимание на неприятный треск, каждый раз доносившийся из-за спины, когда планер после «вспухания» в восходящем потоке резко проваливался в «воздушные ямы», которых было особенно много во время полета над скалами. Полет длился с полчаса и, по заданию, завершился посадкой вблизи места взлета.
Второй полет, на другой день, прошел не так гладко. Взлетев, как и накануне, с южного склона, я быстро набрал метров 300 высоты и, не доходя до скал, увидел на той же высоте встречный планер. Не долго думая, я взял влево, пропуская его, да не учел, что ветер дул посильнее вчерашнего, а плоскогорье подо мной сузилось настолько, что я, перестаравшись, оказался над нисходящей частью горы. Теряя высоту, планер понесся от склона. Я развернул его полностью против ветра, перпендикулярно склону, но он, хотя уже медленнее, продолжал пятиться назад, все снижаясь. Я запаниковал и еще круче наклонил планер носом вниз. Планер перестал пятиться, стал понемногу продвигаться к желанному краю восходящего потока, одновременно стремительно теряя остатки высоты. Скорость увеличилась настолько, что вокруг зашумело и засвистело, глаза начали слезиться, однако заветный край склона все же приближался. На исходе последних метров высоты планер ворвался в спасительный восходящий поток, земля стремительно стала удаляться, я перевел дух и продолжил полет уже без приключений.
Хотя никто из руководителей не заметил моих рискованных маневров, поскольку это происходило вдали от старта, меня все же ожидал неприятный сюрприз: пришло распоряжение от Осоавиахима срочно откомандировать учлета Адлера в Москву без мотивировки причин.
В Москве все разъяснилось: самолет АИР-6 срочно запускается в серию в Ленинграде. Туда направляется для оказания техпомощи и наша бригада, возглавляемая Трефиловым, куда включен и я.
Вызвать меня из Крыма для АэСа было не трудно, поскольку ВЛПШ являлась учреждением ЦС Осоавиахима, а он сам был его членом. Итак, наша группа отправилась в Ленинград и обосновалась в гостинице «Знаменская». Как «б-о-льшой» специалист по АИР-6, я оказался правой рукой «вождя краснокожих» Сергея Трефилова и зажил с ним в одном номере.
С нового, 1934 года, на авиазаводе № 47, что у Московской заставы, закипела работа. Наши рабочие оказались мастерами на все руки. Например, стапель для сварки фюзеляжа они, всего втроем, построили за месяц, разумеется, подрядившись за аккордную плату. Это было целое сооружение: вращающиеся для удобства сварки пространственные фермы с фиксаторами труб и разъемами, предусмотренными для обеспечения выемки готового фюзеляжа после сварки. Каждый делал свое: Алексей Жиров выполнял всю ломовую работу, стоя у верстака, Сергей Ширяев бегал по цехам за деталями, а Павел Поздняков смотрел в окуляр нивелира. Столяры сноровисто принялись за лонжероны и нервюры. Везде кустарная технология уступала место серийной, с соответствующей разнообразной оснасткой.
Конструкторы старались поспеть повсюду, где возникали неполадки, которых все же не удалось избежать, несмотря на то, что чертежи прошли уже двукратную проверку в опытном производстве при постройке дублеров.
Намаявшись за день, я с наслаждением возвращался в гостиницу, предварительно прогулявшись по Невскому, где, на пересечении с Лиговкой, находился наш временный дом. Там меня ожидала нежданная радость.
Стапель для сварки фюзеляжа АИР-6 на заводе № 47. Слева — Е. Г. Адлер
Хотя я и раньше знал, что Сергей Трефилов — обладатель хорошего голоса и порой выступает в самодеятельных концертах, но что он серьезно занимается вокалом с преподавателями и специалисты находят у него «бриллиант в горле», я не подозревал. А тут, живя бок о бок, он задавал одному мне очаровательные концерты. Его лирический тенор не уступал, на мой взгляд, по красоте тембра голосам тогда весьма популярных и еще довольно молодых певцов И. С. Козловского и С. Я. Лемешева. Его репертуар был обширен, и вслед за нежной арией из «Искателей жемчуга» раздавались звуки бравурных мелодий из оперы «Кармен» или задорных песенок Фигаро. Его коронным номером была ария Кавародосси из оперы «Тоска», которую он не гнушался исполнять по моей просьбе на бис.
Так и проходили наши дни и вечера в командировке до тех пор, пока острота в работе не спала. Один за другим конструкторы уезжали в Москву, уехал и Трефилов, а я со слесарями и сборщиками надолго застрял в Ленинграде.
Слесари немедленно загуляли и вскоре заметили мою неопытность в женском вопросе. Грубовато, по рабочему, они взяли надо мной шефство, и я, под руководством многоопытного Сергея Ширяева, преодолев естественную робость, стал быстро наверстывать время, до сих пор целиком отданное одной только Авиации.
