молокозаводе, я знал, что моя жизнь никуда не денется. Однажды утром, сгорбившись, я сидел на верхнем этаже автобуса, предвкушая еще один захватывающий день подвешивания ящиков с молоком, когда увидел массивный рекламный щит со знаменитым призывным плакатом Британской армии того времени: «Присоединяйся к профессионалам и стань солдатом семидесятых». Я спрыгнул на следующей остановке.
В отчаянии я просто подумал, что загляну в вербовочный пункт еще раз, надеясь, что там не помнят меня — парня, с которого сняли полицейское обвинение, и который потом более или менее ясно сообщил им, куда им катиться. Одетый в двубортную куртку-тужурку, ставшую популярной благодаря группе «Битлз», и шляпу, мало чем отличающуюся от шляпы русского адмирала, я толкнул дверь. Со своими длинными волосами, неряшливо ниспадающими на воротник, я, должно быть, стал для сержанта-вербовщика воплощением ада.
Как оказалось, меня не помнили, поэтому я снова заполнил все бумаги и прошел все тесты. Сидя на жестком стуле, засунув руки в карманы, я услышал, как один сержант говорит другому: «Ты только посмотри на это». Я догадался, что он говорит обо мне, и сразу предположил, что меня собираются выгнать.
Но их интересовали мои тесты. Оказалось, что я был единственным потенциальным новобранцем, с которым они когда-либо сталкивались, который правильно ответил на все вопросы. Они посмотрели на меня с видом: «Что ты тут забыл?», — но, очевидно, очень хотели, чтобы я подписал контракт. Они рассказали мне, какая замечательная жизнь в армии, а потом попытались уговорить меня поступить в одну из армейских технических служб. «С такими результатами ты мог бы стать техником, может быть, поступить в Королевский корпус связи», — сказал один из них. Для меня, однако, это был Парашютный полк или ничего. Так что я сидел там, периодически повторяя: «Нет, я хочу к парашютистам».
Я стремился к вершине, и знал это. Мне не хотелось тратить свое время в каких-то малоэффектных, технических, в основном небоевых службах вроде инженеров, связистов или РВС [23]. В конце концов, сержанты перестали спорить, потому что к тому времени поняли, что если я не попаду в «Пара», то просто выйду за дверь. Хотя я сам не имел ни малейшего представления, что бы я тогда сделал…
Меня отправили на медосмотр, и, должно быть, я прошел его, потому что в ноябре 1969 года получил уведомление о том, что на следующей неделе ухожу в армию. Но я был полон решимости провести Рождество со своими товарищами и поэтому попросил их отложить дату моего отправления на службу. В вербовочном пункте согласились, и мне было приказано явиться 5-го января 1970 года. В то утро понедельника я занял у парней с биржи труда, с которыми жил в одном доме, два шиллинга (10 пенсов), и со своим барахлом, засунутым в полиэтиленовый пакет из супермаркета, отправился на вербовочный пункт. На этот раз я оставил свой русский адмиральский костюм дома и был одет в спортивную куртку и серые брюки, так что выглядел немного более респектабельно или, по крайней мере, привычнее.
Меня отвели наверх в комнату, где немолодой офицер, похожий на реликвию времен Второй мировой войны, усадил меня и прочитал лекцию о том, как скучно мне будет в Парашютном полку, вот эта вся беготня, перекатывания вперед и назад и тому подобное. Поскольку стало быстро понятно, что он понятия не имеет, о чем говорит, разговор немного затих. В конце концов, он перестал разговаривать о парашютистах и принял мою присягу на Библии. После этой короткой церемонии он выдал мне на расходы дневное жалованье — около 23 шиллингов (1,15 фунта стерлингов), что в те дни было для меня огромным состоянием, — и армейский чиновник выдал мне командировочное предписание на поездку по железной дороге в Олдершот. Денег дали даже на завтрак в вагоне-ресторане первого класса в поезде.
Около четырех часов дня я прибыл в Олдершот, большой гарнизон, который традиционно является родным домом для Британской армии. У железнодорожного вокзала я спросил кого-то, как добраться до казарм Браунинг, — расположения Парашютного полка, — и он указал на двухэтажный автобус. Я поднялся на борт, и автобус, в конце концов, тронулся, только чтобы попетлять по городу. Солдаты, казалось, были повсюду — маршировали, бегали с рюкзаками за спиной, рысью в спортивных костюмах, высовывались из кузова крытых брезентовым верхом грузовиков, выкрашенных в тусклый оливково-зеленый цвет, тренировались на казарменных площадках, топтались взад-вперед в карауле. Никогда в жизни не видел столько солдат.
Но когда я впервые увидел своего первого парашютиста, мое сердце забилось сильнее. Я был в восторге от того, что стану одним из этих парней в красных беретах и прыжковых комбинезонах, и тут водитель автобуса закричал: «Казармы Браунинг!».
Место разительно отличалось от казарм из желтого кирпича, занимавших целые кварталы, мимо которых проехал автобус, и скоплений зданий с названиями вроде Бадахос в память о древних победах [24]. Во-первых, у казарм Браунинг на лужайке перед воротами стоял старый транспортный самолет «Дуглас C-47» — знаменитая «Дакота», с которой во время Второй мировой войны выбрасывалось так много парашютистов. Здания, примыкавшие к двум большим парадным плацам, были современными, с большим количеством стекла, что делало их легкими и воздушными, и вся казарма сразу произвела хорошее впечатление.
Выйдя из автобуса и пройдя через ворота, я понял, что понятия не имею, куда сообщить о своем прибытии. Заметив контору, я стал искать дверь, когда к окну подошла женщина и спросила, не заблудился ли я. «Нет, я пошел в армию», — ответил я, назвав ей свое имя, и после того, как она нашла его в списке, прикрепленном к доске, сказала мне, что меня ждут, и спросила, где мои вещи. Я молча поднял свой полиэтиленовый пакет. Должно быть, она пожалела меня, потому что пригласила в гости и напоила чаем. Затем женщина указала мне на другое здание, которое, по ее словам, было пересыльным блоком.
К тому времени было без пятнадцати пять, и последний серый свет зимнего дня быстро угасал. Я направился к зданию, и меня послали в маленькую комнату, где я нашел двух других новобранцев, валлийцев, которые позже тоже присоединились к САС. Помимо них, там стояло четыре металлические кровати серого цвета со стальными пружинами, без матрацев, одеял и подушек; другой мебели практически не было. Мы сидели и ждали, пока кто-нибудь придет. Но никого не было, поэтому часов в семь мы отправились поискать что-нибудь съестного, болтаясь по казарме в штатском и с невоенными стрижками.
Наконец мы нашли солдатское кафе [25], где
