К этой истории мы еще вернемся.
Живу и гибну; то горю в огне,
То в проруби тону; и сплошь страданье
И сплошь восторг — мое существованье;
Мягка и жестока судьба ко мне.
Луиза ЛабэПетербург ждал новых имен, громких сенсаций и бурных скандалов. И он дождался — на пепельно-сером, дурно пахнущем питерском небосклоне всходила звезда Григория Распутина. Число поклонников и последователей пророка стремительно росло, впрочем, как и количество противников, скрытых и явных.
Григорий знакомится с представителями российской знати, перед ним открываются двери аристократических салонов, поэтических кафе, профессорских кружков. Его приглашают с просьбой помолиться и дать духовный совет, предсказать, кому и сколько отсчитано на этом свете лет. Как правило, он не отказывал никому. В то трудное, смутное время, когда то тут, то там взрывались бомбы и раздавались выстрелы, российскому обывателю, как никогда, требовалась духовная поддержка и некая мистическая аура, отделяющая человека от жестокостей и ужасов окружающего мира.
Люди приходили к Распутину и для разъяснения различных религиозных вопросов, объяснения житейских проблем. Как рассказывают очевидцы, после ранней обедни в каком-нибудь храме, причастившись святых тайн, богомольцы собирались вокруг него, слушая его наставления и внимая незатейливым пророчествам. Для многих представителей высшего света «после вечных интриг и зла придворной обстановки» беседы с ним служили естественным утешением. А простолюдинам он раздавал небольшие подарки. Его страстные поклонники утверждали, что все эти предметы, полученные из рук Распутина, имеют тайный (пророческий) смысл: «Какой каждый прихожанин получит подарок, такой будет и его дальнейшая жизнь».
По свидетельствам очевидцев тех событий, толпа гудела вокруг старца в стремлении заполучить хоть что-нибудь из рук святого человека. Того, кому он подал носовой платок, ждали слезы и горе, тот, кому подал кусочек сахара, пусть приготовится к сладкой и сытной жизни. Девицы на выданье рвали из рук Григория дешевые колечки, которые он им протягивал, и обмирали, если взамен колец получали от него маленькие иконки, намекавшие на уход в монастырь. Многие рыдали, к нему тянулись руки, прося благословения. Полиции приходилось силой разгонять народ. Но народ не так прост: если кто получал подарок нехорошего значения, то закапывал его в землю, а потом шел служить молебен, чтобы предсказанное не сбылось.
Распутин легко заговаривал с незнакомыми — на улице и в поезде, в гостинице и на проселочной дороге, в центре Москвы и Петербурга или на окраине захолустного сибирского села. Подобная общительность, правда, часто вызывала глухое раздражение у тех, кого он считал «самыми родными». Сам же он — за исключением редких вспышек гнева — был приветлив и ровен со всеми: не осталось ни одного упоминания о его высокомерии или намеренной грубости.
Недоброжелателей Григория возмущало то, что «грязный мужик держит себя с ними как равный». По словам ссыльного революционера, отбывавшего срок наказания в Покровском, Распутин встретил его «любезно и радушно… Без тени какой-либо неловкости и застенчивости… прямо и просто обратился ко мне: «Эх, миленький, миленький, чую я, долго еще тебе страдать-то здесь придется». Ссыльного освободили лишь после падения романовской монархии.
А как отмечал последний министр внутренних дел, Распутин подкупил его лишь тем, что всего-навсего «зло не говорил про людей».
Даже его будущий непримиримый враг Гермоген без всякой лести говорил о Распутине: «Это раб Божий. Вы согрешите, если даже мысленно его осудите». (Гермогену Распутин предрек смерть от рук его же прихожан. Так и произошло: в кровавые годы русской смуты с ним зверски расправились, без суда и следствия, те, кто еще вчера внимательно прислушивался к его словам.)
При первом знакомстве Распутин долго жал руку, пристально вглядываясь в глаза собеседника, заставляя его опустить взор. Этот нехитрый прием, позволяющий запомнить Распутина даже после совершенно случайной встречи, как правило, срабатывал. Почти всегда знакомство с ним вносило подъем, интерес, а в скорбную душу — бодрость, надежду, утешение и даже радость. Как умный и чуткий человек, Григорий Распутин умел понять, «докопавшись» до основ, чужое страдание и иногда несколькими вопросами, вовремя сказанными словами, каким-нибудь еле заметным сравнением ослабить или даже совсем «изъять его из души».
«Мы потеряли двух детей почти одновременно, — рассказывал свою непростую и трагическую историю известному политическому деятелю В. В. Шульгину один из его знакомых. — Моя жена была в ужасном состоянии. Ее отчаяние граничило с сумасшествием… Доктора ничего не могли сделать… Кто-то мне посоветовал позвать Распутина… И можете себе представить: он поговорил с ней полчаса, и она совершенно успокоилась… Пусть говорят все, что угодно, — все это, может быть, правда, но и это правда, что он спас мою жену».
Приобретая влияние, Распутин почти никогда не отказывал в помощи. Он не требовал, но принимал предлагаемые ему деньги и подарки — с безразличием большие суммы от богача и с признательностью — малые от бедняка. Но «деньги он принимал лишь в тех случаях, если он мог ими кому-нибудь помочь», — писал один из его друзей. Он же рассказывал, что, если к Распутину приходил в дом с просьбой богач, тот говорил: «В доме находится богатый человек, который хочет распределить свои деньги среди бедняков».
«Распутин не был ни сребролюбцем, ни стяжателем, — замечал один из его врагов. — Он мог получить сколько угодно средств… он получал много, но зато он щедрой рукой и раздавал получаемое».
Он много жертвовал: на строительство церквей, на лечение больного ребенка, на «пенсию» забытому старику. Это не значит, конечно, что он не заботился о своей семье и о себе самом: для своей семьи он построил в Покровском двухэтажный дом, дочерей стремился определить в лучшие столичные гимназии и для себя подыскал квартиру почти в самом центре Петербурга.
Так выкристаллизовывался образ Григория Распутина, человека, способного не только разглядеть в тумане настоящего времени четкие контуры будущих исторических процессов, но и помочь ближнему своему — и словом, и делом, разделить с ближним его горе, что было гораздо более понятным и приятным, чем рассуждения о высших материях.
Но открытость Распутина, с которой он обращался к незнакомым людям, как к друзьям и близким, его готовность выслушать человека в беде и помочь ему имели оборотную сторону: он не умел хранить ни своих, ни чужих тайн, считая, видимо, что раз все люди родные и равны, то ничего сокровенного нет.
