мать увидела, как от удара внедорожника взлетело в воздух тело одного из бойцов и скомканное рухнуло на асфальт.
— Виталик, сыночек! — закричала мать. Она даже не пыталась убедиться так ли это.
— Это он! Это он! — прямо по сердцу стучал молот. Серая пелена милосердно окутала ее мозг.
В сознание ее вернули пьяные выкрики за окном: «Всех мусоров передавим, детей их придушим, хаты сожжем! Кончилась их власть!»
Сначала мать испугалась, сжалась, отчаяние безысходности давило на сердце все сильнее. И тут она вспомнила, что сейчас должна прийти Наденька.
— Надо выжить. Кроме меня никто больше не защитит Наденьку и будущего внука.
Мать встала, и в это время во дворе заорали: «Вот она, подстилка ментовская! Сейчас ты почувствуешь народную любовь. Стой, стерва! А ну, заткните ей глотку и тащите сюда».
Мать не замешкалась ни на секунду. Она неожиданно ощутила необыкновенный прилив сил. Зайдя в комнату Виталика, взяла ружье и зарядила патронами с картечью (обращаться с оружием ее научил отец, всю войну партизанивший в отряде Медведева). Вышла на балкон.
Здоровый детина схватил Наденьку за волосы и нагнул, закрывая ей рот. Другой бандит выкручивал ей руку.
— Ну, нет! Внука я вам не отдам!
Мать успела удивиться, что при прицеливании руки ничуть не дрожали, и плавно нажала на спусковой крючок.
Громила моментально осел, выпустив Наденьку. Картечь перебила ему шею. И теперь он лежал в крови, уткнувшись головой в собственный живот, будто разглядывая ремень. Второй схватился правой рукой за плечо. Под пальцами на белой футболке расплывалось темное пятно. Неожиданно тонким голосом он начал беспрерывно причитать: «Ой, мамочка! Ой, ма-ма-мамочка!». Третий на четвереньках быстро укрылся за бортиком детской песочницы.
— Наденька! Иди до…
И в этот момент мать провалилась в черную пропасть. Последнее, что она услышала, был звук удара выпавшего из рук ружья.
Особенности ревности во время войны
Все с чего-то начинается. Любовь — с первого взгляда, дуэль — с оскорбления, пьянка — с первой рюмки. Войны вообще начинаются с чего угодно, хотя в основе их деньги. Ревность тоже возникает порой из ничего, но иногда, в отличие от войн, поводом для ревности служат полновесные неоспоримые доказательства.
В Афганистане мы пробыли довольно долго. Гораздо дольше, чем нам бы хотелось. Но вот возник слух, что к Новому году нас отправят домой. Весть, на первый взгляд, благостная, а на деле вредная. Когда мы только-только прибыли в ДРА, то первые полторы недели были в состоянии острой бдительности. Всюду чудились снайперы, мины, засады, удары из-за угла. С одной стороны, это хорошо, разгильдяйства никто не допускает. Но с другой стороны, такое нервное напряжение порой перерастает в страх. А уж от страха человек может натворить что угодно, разумеется, с плачевными или даже трагическими последствиями.
Потом острота восприятия притупляется, все успокаиваются, порой чересчур, даже опасная работа становится рутинной. И все превращаются в опытных бойцов. Ты по-прежнему осознаешь, что можешь оказаться на прицеле у снайпера, можешь нарваться на мину, получить удар в спину во время встречи с нужным человеком. Но все это просчитываешь заранее, понимая, что надо оказаться умнее, дальновиднее, предусмотрительнее, быстрее и точнее противника. Если не получится — значит судьба.
Однако, как только ты узнаешь, что командировка заканчивается, сразу же появляется желание дожить до отъезда, а вот желание проводить острые мероприятия пропадает начисто.
Мечтам встретить Новый 1981 год дома не суждено было сбыться. Как обычно, не все выполнили запланированные мероприятия. А невыполнение плана — это вещь несравнимо более серьезная и чреватая, чем банда душманов. В зоне нашей оперативной ответственности (Пактия, Пактика и Газни) все было в позиционном «равновесии». А вот у соседей с запада были серьезные сложности с провинцией Урузган.
Вероятно, при составлении плана зон ответственности штабисты невнимательно работали с картами. Западные наши соседи на большую часть территории Урузгана могли заходить без боестолкновений. Вот только делать там было нечего. Подавляющая часть хозарийцев, а именно они населяют эту провинцию, проживает в восточной части, дороги к которой идут из Газни. Пробраться с запада через безлюдные хребты пяти-шеститысячных вечно покрытых льдом и снегом гор могли только группы опытных горных егерей. Но какие задачи они могли решить?
У нас же с возглавлявшим оборону хозарийцев Саид Джеграном (Джегран в переводе — майор) были почти добрососедские отношения. Он не нападал на «шурави», если только мы без внятной причины не выдвигались вглубь Урузгана. Мы, в свою очередь, давали понять, что сочувствуем хозарийцам, которые называли себя потомками Александра Македонского. Действительно у многих были синие глаза, а волосы светлыми. И юноши и девушки отличались красотой. Но в Афганистане хозарийцы считались самым отсталым народом. И отношение к ним было соответствующее. Тем более, что они были шиитами, в отличие от суннитского большинства афганцев. Доступ к образованию для большинства из них был закрыт. Саид Джегран был одним из очень немногих, кто смог его получить. А самое интересное — он учился в Москве в Академии Генштаба на одном курсе вместе с заместителем командира полка, дислоцировавшегося в Лаговате в окрестностях Газни.
Тем не менее, нам была поставлена задача выяснить, действительно ли к Саиду Джеграну прибыли несколько американцев и отряд иранцев.
После недели продвижения по горам (каждый из трех батальонов полка двигался по выделенному ущелью), нескольких боевых стычек и столкновений, мы установили, что иранцы действительно находятся в составе соединений Саида Джеграна. Да они и не особенно скрывались. Одетые в фиолетового цвета комбинезоны иранцы были хорошо заметны среди снега и льда. А вот об американцах ни местные жители, ни пленные ничего не слышали.
И тогда к нам на помощь прибыл вертолет из Кабула, а на нем секретный агент родом из тех самых мест, куда нам удалось добраться. Позднее хозарийцы сказали нам, что мы были первыми европейцами, побывавшими в центре этого горного массива. Даже имени приданого разведчика нам не сообщили. Был он небольшого роста, худощав, глаза у него были, как и полагалось, ярко синими. Про таких говорят: «Ладно скроен и крепко сшит». Очень интересная у него была походка. Он как будто не переходил, а переливался подобно ртути с одного места на другое. Мы, не мудрствуя лукаво, стали называть его Джума (Пятница), он не возражал.
Джума объяснил, что сам не располагает информацией об американцах. Нам следует доставить его на вертолете в родной кишлак, и вот там-то он у своих родственников все выяснит. Предложение было рискованное. В сердце Урузгана даже перевалы
