— Не трогай эту черномазую! — взвизгнула Люси, точно полоснула хлыстом. Лицо ее исказила ярость.
Эмилия увидела, что Кэролайн, согнувшаяся в углу над корытом, подняла голову. Люси подбежала к негритянке и наотмашь ударила ее по лицу.
— Тащи отсюда свое отродье! — завопила она. — Пусть знает свое место. Тащи ее вон отсюда!
Одним прыжком женщина очутилась за дверью кухни. Она подхватила девочку на руки и, прижимая к себе, помчалась с ней за скотный двор.
— Наглая! Как она смеет! — Люси трясло как в лихорадке, казалось, она сейчас упадет.
Эмилия все не догадывалась, в чем дело.
— Но… Люси, я не понимаю. Ведь ребенок же белый?
— Заткнись, дура ты! — Теперь сестра обрушилась на нее. — Дура! Это ее девчонка, ее, слышишь? А кто она? Грязная, черная, вонючая обезьяна!
Люси зарыдала, и Эмилия крепко обняла ее, разом вспомнив большие зеленые глаза на худенькой детской физиономии.
Ничего особого не произошло в штате Мэриленд в ту весну 1834 года. В Виргинии повесили Ната Тернера[2]. Уильям Ллойд Гаррисон выпускал в Бостоне аболиционистскую[3] газету «Либерейтор» («Освободитель»), а некто по фамилии Лавджой пытался наладить издание газеты такого же направления на западе страны: в Канзасе и Огайо. Но в Мэриленде все было спокойно, ибо власти не дремали.
Супруги Коуви не имели соседей. Ферма, с трех сторон окруженная водой, лежала за широкой полосой, на которой беспорядочно торчали высокие сосны. На участке самой фермы все деревья были спилены, и сильные порывы северо-западного ветра расшатывали и заносили пылью некрашеные постройки. Из окошка своей мансарды Эмилия видела Кленовый остров, поросший густым черным лесом, и Кит-Пойнт, на песчаные голые берега которого набегали вспененные волны залива. Вокруг царило полное безлюдье.
Этой весной шли обильные дожди, и Коуви дотемна не уходил с поля, подгоняя рабов руганью и ударами. Хьюзу — своему кузену и надсмотрщику — он ничего не решался доверить.
— Эти черномазые заваливаются спать, стоит лишь отвернуться, — стенал Коуви, — нельзя отойти от них ни на шаг!
Эмилия непрерывно сражалась с грязью — ее натаскивали во все комнаты.
Потом наступило лето с гнетущим зноем и страшными грозами, которые исхлестывали в бурлящей ярости и реку и залив.
От «семейных» утренних молитв люди были свободны только по воскресеньям. В этот день, независимо от погоды, мистер Коуви с женой отправлялись в церковь. Как ни прискорбно, но он пока еще не имел возможности устраивать регулярные богослужения для рабов: на крупных плантациях — другое дело, там всегда могли похвалиться хоть одним негритянским проповедником. Он же, мистер Коуви, еще не достиг столь высокой степени благополучия. Ничего, все это еще будет! Он соблюдал воскресенье как день отдыха, никого не посылал в поле, и вообще на ферме не работали, разве что готовили пищу.
Поэтому Эмилия могла подольше полежать в постели в это августовское воскресенье. Всю ночь на чердаке парило, как в духовке. Незадолго до рассвета стало чуть прохладнее, и теперь Эмилия отдыхала, совершенно обессиленная. Приподнявшись на локте, она могла увидеть кусочек неба и залива в узенькое, как щель, слуховое оконце. Белые паруса скользили по сверкающей глади. Эмилия вздохнула. В это утро корабли наводили на нее тоску. Они уплывали куда-то далеко, а она оставалась здесь.
Наверно, из-за этого пекла все стало еще хуже, чем было прежде, размышляла она, прикрыв глаза. Мистер Коуви убьет Фреда как пить дать, если тот вообще еще жив. Но, с другой стороны, почему же малый не работает как надо? Сначала ей казалось, что Фред смышленый парень, однако в последнее время в нем будто не осталось никаких проблесков разума; он просто бродит вокруг, угрюмый и вялый, и даже не обращает внимания на то, что ему говорят. А вчера вздумал притвориться больным.
— Похоже, что я переломал ему кости! — с удовлетворением пробурчал мистер Коуви.
— Капитану Олду это не понравится, — предостерегающе сказала Люси.
Замечание это совершенно взбесило мистера Коуви. Весь остаток вечера Люси старалась не попадаться ему на глаза. Эмилия видела, как он выкручивал руку Кэролайн, пока та не согнулась. Ох, эта баба! Но она тоже не очень бойка в последние дни, прихрамывает что-то. «И все-таки, — размышляла Эмилия, спуская с кровати худые ноги, — я рада, что за Фредом не послали собак». Теперь он слоняется где-то по лесу, злится на весь свет. Но мистер Коуви говорит, что собаки разорвали — бы его на части. Неважная смерть… даже для черномазого!
— Вернется! — рявкнул мистер Коуви. — Черномазый ползком приползет к своей кормушке, будьте уверены.
Эмилия оставила ворот своего ситцевого платья незастегнутым. Может быть, сегодня жара будет полегче. Люси уже сошла вниз, она еще больше осунулась, глаза были красные. Сестра догадалась, что она провела бессонную ночь на широкой супружеской постели в одиночестве. Кэролайн нигде не было видно.
Появился мистер Коуви в лучшем своем воскресном облачении с добродушнейшей улыбкой на устах. Только в этот день мог он позволить себе роскошь играть свою любимую роль — хозяина благоденствующей плантации, неторопливого, милостивого, окруженного преданными черными слугами. Коуви наслаждался воскресными днями.
— Вы не идете в церковь, Эмилия? — спросил он любезно, поднимаясь из-за стола.
— Нет, мистер Коуви, мне… мне сегодня трудновато. Голова что-то побаливает, — извиняющимся тоном ответила Эмилия.
— Очень жаль, сестрица. Все эта ужасная жара. Лучше вам полежать немного. — И, обратясь к жене, сказал: — Поторопись, дорогая, а то мы можем опоздать. Ступай оденься, а я погляжу, запряг ли Билл коляску. — Ковыряя в зубах, он вышел во двор.
Эмилия принялась убирать со стола.
— Брось, — сердито заметила Люси, — полагаю, Кэролайн тоже может чем-нибудь заняться.
Эмилия спустилась с крыльца и вдруг увидала шагающего по дороге Фреда. Чудно он шел, не обычной своей походкой, а словно печатая шаг. Эмилия принялась было окапывать свои георгины, надеясь, вопреки очевидности, что они еще проявят признаки жизни. Луковицы она привезла с собой и высадила их перед домом. Цветы, разумеется, не росли, но Эмилия продолжала с ними возиться.
И вдруг она выпрямилась и стала всматриваться за ограду. Ну, конечно же, это Фред бодро идет по дороге, ишь, как пылит!
Мистер и миссис Коуви как раз спускались по ступенькам веранды, когда Фред распахнул калитку. Он продолжал шагать не останавливаясь. Бедняжка Люси даже рот разинула, но мистер Коуви только улыбнулся с кротостью святого.
