В беседе Вильгельм от имени Бисмарка успокаивает царя: Пруссия не даст согласия на брак между Александром Баттенбергом и прусской принцессой Викторией. Под конец он передает «убеждение германского кайзера [Вильгельма II, что три империи — Германия, Австро-Венгрия и Россия — должны сплоченно встать трехсторонним бастионом на пути накатывающихся волн анархии и либеральничающей демократии…»[25].
Через несколько лет, в 1888 г., выходит замуж третья сестра Аликc, Ирина. Ее жених принц Генрих Прусский, младший брат Вильгельма, который впоследствии будет противостоять Англии в качестве гросс-адмирала германского военно-морского флота. Поскольку свадьбу играли в Потсдаме, «центре коварства» в глазах английской королевы, на венчании она не присутствовала.
В одно мгновение, так как Ирина — последняя из сестер — покидает отчий дом, Аликc выходит из тени относительно уединенной жизни на публику. Отныне шестнадцатилетняя девушка начинает рядом с братом Эрнстом Людвигом, который на четыре года старше ее, исполнять представительские функции. На первых порах замкнутость осложняет непринужденное общение вне тесного семейного круга. Записные книжки того времени — это скорее дневники серьезного молодого человека, чем беззаботной девушки. Заметки о посещении театра, Вагнере, «Сне в летнюю ночь», концертах, семейных советах и бухгалтерские записи расходов обыкновенно дополнены главным образом английскими сентенциями назидательного характера.
1889 г. вносит оживление в жизнь Аликc. Она едет с отцом и братом в Россию, где уже пять лет живет Элла, теперь жена великого князя Сергея. В узком кругу кузин, с которыми Аликc успела сдружиться, ей легко и непринужденно. Кроме того, теперь она уже достаточно взрослая даже для светской жизни, которая в российской столице Петербурге в ту пору достигает неслыханной праздничности и роскоши.
Аликc попадает в Петербург в тот момент, когда российская столица демонстрирует себя с лучшей стороны. С Нового года до начала великого поста здесь «сезон». Город обволакивает зимняя белизна. Мимо закутанных в пестрые платки женщин и других прохожих проносятся сани с завернутыми в меха седоками; топот копыт несущихся рысью лошадей гасится мягким снежным покрывалом.
На многочисленных замерзших каналах «Северной Венеции» праздная публика на коньках — равно как и на толстом льду широкой Невы. В застывшей зеркальной глади величественно вздымаются дворцы итальянского стиля, симметричные фасады которых обрамляют берег. Самый великолепный из них — Зимний дворец. Его отливающие золотом атланты как будто несут на своих плечах тяжелые колонны, устремляя взоры на северо-запад, к выходу в море, где абрисы погруженного в зимний рассеянный свет города сливаются с туманным горизонтом.
В это время года редко бывает вполне светло. Тем ярче свет, льющийся из роскошных дворцов неземными, затканными золотом зелеными и голубыми тонами — традиционные цвета Петербурга, напоминающие о близости моря и расцвечивающие мутный городской пейзаж. Света в избытке: в праздничных залах веселится и танцует петербургское общество — на «Белом балу» дебютанток, на «Балу роз» молодоженов из преуспевающей знати и других бесчисленных празднествах.
Здесь теперь можно увидеть и Аликc в вихре танца. Отец в восторге, — но еще более брат. Эрнст Людвиг так передает впечатления тех дней:
«За четырнадцать дней я побывал на пятнадцати балах. Последний из них начался в полдень и продолжался до шести часов, затем был торжественный обед, за ним, примерно с половины восьмого вечера, продолжение бала до полуночи, после чего званый ужин. Это так называемый «фолль-журнэ». Прекраснее всего «концертные балы» в Зимнем дворце, именуемые так по огромному Концертному залу, месту их проведения. Званый ужин накрывали в очень большом зале, где однажды в сезон состоялся бал для трех тысяч приглашенных.
Расписание поездки семнадцатилетней Аликс из Дармштадта в Санкт ПетербургЗал невероятно красив. На переднем плане, на эстраде, поставленный поперек стол императрицы [царицы Марии Федоровны], великих княгинь, зарубежных послов и т. д. Стол весь в цветах, равно как и стена за ним. От него через весь зал — четыре ряда пальм. На стенах букеты цветов, а вокруг каждой пальмы круглый столик, заставленный цветами. За этими столиками сидели остальные гости и великие князья с дамами.
Император [царь Александр III] не сидел на одном месте, а ходил по залу. С него не сводили глаз слуги, и как только он хотел где-нибудь присесть, ему тотчас же пододвигали стул. Посидев и побеседовав какое-то время с застольным обществом, он уходил к другим гостям. Царь часто подсаживался и к самым молодым. Так император мог играть роль настоящего хозяина.
Еще один бал, также великолепный, состоялся в Эрмитаже[26], соединенном с Зимним дворцом. По всей длине зала тянулась открытая колоннада, за которой открывался вид в огромный зимний сад, изобиловавший цветами. У дальней стены было спрятано множество клеток с канарейками и другими певчими птицами, и все они щебетали. В перерывах туда можно было пройти и даже посидеть.
Несмотря на роскошь, обстановка располагала, так как все было продумано с учетом удобств — не так, как в Берлине, где все делается только напоказ…»
Большое удовольствие доставляет гостям из Дармштадта и пресловутая русская неукротимость:
«Однажды Нечаевы — старший брат и его обе сестры — давали большой бал. Поскольку они были чрезвычайно богаты, бал был обставлен с невероятной пышностью. Я никогда не забуду, как мы, юноши, после обеда сбежали вниз и в одном из залов, где играли цыгане, потребовали, чтобы они спели что-нибудь танцевальное. Аккомпанировали хору лишь балалайки, гитары и бубны. Все взрослые оставались еще наверху. И вот мы танцевали, не говоря ни слова, совершенно безмолвно и без остановок, как помешанные.
Никогда больше я так не танцевал, как той зимой в Петербурге. Причем днем устраивали танцы на островах[27] и чаи с мазуркой, длившиеся несколько часов, затем еще езда на санях и катания со снежных горок в Торид-парке[28] со всем высшим светом. Для тех, кто не спал, буйство длилось беспрерывно…»
Один особенный бал этой 1889 г. надолго запомнился гостям из Дармштадта. Предстоял традиционный бал царя и царицы по случаю открытия зимнего сезона. Уже разосланы пригласительные карточки, как приходит известие о смерти престолонаследника Австро-Венгрии, кронпринца Рудольфа. Однако царица Мария Федоровна, урожденная принцесса Дагмар Датская, не хочет отменять праздник. И находит своеобразное решение проблемы: ввиду полагающегося в подобных случаях придворного траура она посылает вслед разосланным уже приглашениям новые — на «Bal noir»[29], бал во всем черном.
