Человек, не побывавший в полете, не сможет ощутить в полной мере богатство жизни, не сможет даже представить себе, сколько оттенков имеют цвета воды и неба, зелень лесов и полей, белизна снега и облаков, густые багрово-оранжевые краски утренних и вечерних зорь, осязаемая материальность сумерек и хрупкая прозрачность рассветов.
Но всякий полет, даже самый простой, не прогулка, а сражение с природой и с самим собой. Полет всегда несет в себе скрытый постоянный риск первооткрывания, потому что он поднимает человека в чуждую ему стихию небо. В наслаждении небом, в борьбе с небом, в стремлении понять его летчики быстро становятся мудрыми.
Говорят, что люди всегда умнее задним числом, И Сохатый был с этим согласен, пока не начал летать. Но этот афоризм оказался непригодным для летной профессии. Пилотам нельзя умнеть потом: небо не умеет прощать ошибок и легкомыслия.
* * *
В огне войны, когда Ивану почти каждый день приходилось видеть смерть, он рано повзрослел. Его сверстники седели юными, но страстно любили жизнь и мечтали о ней. Мечтали о будущем, о семьях и детях. Ведь многие пришли на фронт, ни разу не поцеловав любимую девушку.
Как они радовались победе! Но в этой радости была и печаль о потерянных друзьях, о разрушенных мечтах и оборвавшихся жизнях, о неродившихся детях...
В войну Иван не раз говорил: "Если выживу - пойду учиться". Пошел! Хотя знал, что учиться нелегко. Приходилось снова и снова заставлять себя, чтобы вернуть памяти былую гибкость.
А по ночам опять оглушал вой идущего в пике бомбардировщика, грохот пушек самолета. Иногда неотвратно летела навстречу земля, и вновь в.страшном напряжении билась мысль, пытаясь выровнять иссеченную снарядами и плохо слушающуюся управления машину. Он выводил ее из падения, чтобы потом снова лететь к земле, удерживая в прицеле ненавистных, смертельных врагов.
Ушла юность, но Сохатый не расстался с мечтой. Для него по-прежнему, несмотря на все превратности службы, каждый полет - праздник.
Романтика, как и прежде, живет в его сердце.
Готов ли?
Разбег самолета - начало полета.
И как бы серьезно ни готовился пилот к полету, сколько бы раз ни поднимался ввысь, каждый раз, едва машина тронется с места, чтобы, разбегаясь, опереться на воздух и обрести крыло, могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Если говорят, что улицы полны неожиданностей, то взлет - тем более.
Перед первым своим полетом Сохатый уже знал, что при разбеге может лопнуть правое, но с такой же вероятностью и левое колесо. Это может случиться и в самом начале взлета, когда скорость еще мала, и перед самым отрывом самолета от земли.
Если лопнет правое колесо, а ветер дует в левое крыло - поведение самолета будет одно. Если же лопнувшее колесо и ветер будут с одной стороны - как тогда?
Случатся неприятности на маленькой скорости - в соответствии с рекомендациями надо прекратить взлет и постараться удержать машину от разворота, иначе ее начнет опрокидывать на бок сила инерции прямолинейного движения, и тогда поломаешь крыло или, еще хуже, снесешь шасси - оно не рассчитано на большие боковые нагрузки.
Однако колесо может заставить пилота решать задачку и на большой скорости, когда самолет уже почти готов уйти в небо. И тогда самое правильное - продолжать взлет.
Конечно, летчик, выруливающий самолет для взлета, всегда уверен в исправности колес, надежности мотора и оборудования. Но разве может кто-нибудь утверждать, что на разбеге или после отрыва самолета от земли не откажет, не остановится мотор?
Всем этим возможным отказам и неожиданностям необходимо противопоставить ум, знания, опыт и волю, умение почти мгновенно из тысяч возможных действий выбрать единственно верное.
Взлет...
Бешено вращающийся пропеллер, не считаясь с неровностями травяного аэродрома, все быстрее тащит самолет вперед, и нужно предупредить попытки машины развернуться, накрениться. Отдавая ручку управления вперед, летчик должен придать самолету необходимое взлетное положение.
Подсказывая себе, что надо сделать, проверяя, как сделал, летчику надо еще успевать думать: "А если... то как?"
На первых взлетах, начиная разбег, Иван переставал на какое-то время видеть неисчислимые оттенки утреннего, дневного и вечернего неба, затушеванный голубоватой дымкой или чистый горизонт, весеннюю яркость зелени и осеннюю желтизну травы. Все это милое сердцу разнообразие природных красок растворялось в его и самолета напряжении: они оба работали на полную мощность.
Разбегаясь, самолет набирал скорость, а Иван, работая ногами, сдерживал рулем поворота всякие его попытки рыскнуть вправо или влево, оставляя машине одну возможность движения - только прямо вперед. Если фюзеляж этого норовистого "скакуна" не поднять над землей до горизонтального положения, машина начнет по-вороньи отскакивать от любых земных бугорков, грозя уйти в воздух на малой скорости и там, потеряв земную опору, выйти из подчинения. Не по нраву машине и "передранный" хвост. Разогнавшись, самолет со злостью начинал биться колесами, словно нетерпеливый копь копытами, о землю, как бы говоря: "Да отпусти ты меня в небо. Неужели не слышишь, что мне уже давно пора отрываться от земли? Посмотри скорость, наездник!" Иван знал: если не воспринять этого важного сигнала, то хвост "коня" мог все больше подниматься до тех пор, пока винт не зацепится за аэродромное поле. Тут уж беды не миновать.
Секунды разбега - и самолет в воздухе!
Вероятно, это напряжение чем-то сродни чувствам летающих лыжников: разгоняясь с трамплина, они тоже борются с собой, лыжами, ветром и напряженно думают о предстоящем прыжке-полете, который уже невозможно отменить со всеми его неожиданностями.
Сравнивая свои первые самолеты с современными реактивными машинами, имеющими тормоза и третью точку опоры впереди центра тяжести, что позволило еще до начала полета расположить фюзеляж горизонтально, Сохатый радовался за теперешних летчиков: происшедшие изменения значительно упростили выдерживание направления на взлете.
В его летной юности нередко можно было услышать на старте такие слова, сказанные в мегафон: "Внимание на старте! Товарищи курсанты и командиры, взять в руки табуреты и скамейки. Сейчас курсант Сохатый будет вылетать самостоятельно!" И никто не смеялся. Все понимали, что говоривший не шутит. Сохатый или Петров должны, обязаны были взлетать прямо, но и не исключен был разворот даже на сто восемьдесят градусов. И тогда могла пригодиться команда: "Взять скамейки!" Все разбегались в разные стороны, а курсант, продолжая старательно выдерживать направление, взлетал. Помочь такому летчику советом никто не мог - радио в те годы еще не вошло в авиационный быт.
