ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
Воскресенье 22 июня 1941 года. Этот первый день Великой войны запомнился всем.
Обычно по воскресеньям я работал в читальне Государственной научной библиотеки (ГНБ) Наркомугля. Накануне заказал книги и журналы из хранилища, надо было их просмотреть и сделать выписки. В субботу вечером Зина уехала в Ленинград на преддипломную практику. Она оканчивала Московский архитектурный институт.
За несколько дней до этого воскресенья отвезли четырехлетнюю Ирочку на подмосковную дачу. С утра по радио звучала какая-то музыка. Внезапно раздались позывные и прозвучал голос Левитана: «Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Слушайте важное правительственное сообщение...»
Было около часа, когда я попал в читальный зал ГНБ. Всегда переполненный студентами, готовившимися к сессии, зал был необычно пустым. В одном углу сидел какой-то седой старичок. Я забрал свои журналы, стал конспектировать статьи. Но работалось плохо. В висках стучало только одно слово — война! война! война! Спустя час сдал все журналы и книги.
Поехал домой. Собрались соседи, родственники. Большинство считало — война будет короткой. У всех на памяти было недавнее выступление Ворошилова: «Врага будем бить на его территории». Был даже такой термин — «ворошиловские килограммы». В одном из своих предвоенных выступлений он приводил соотношение между нашими боеприпасами и боеприпасами других стран. Выходило — мы намного сильнее любой капиталистической страны.
Александр Иванович Авдеенко и я были освобождены от службы в армии. Первый — из-за легочного кровохарканья, второй — из-за плохого зрения.
В конце второго полугодия 1940 года и в первом полугодии 1941 года рентгеновская лаборатория института имела отношение к военной тематике: мы занимались сверхскоростной рентгенографией. Но в первый месяц войны эта тематика казалась чем-то вроде развлечения и опыты по микросекундной рентгенографии были прекращены. Хотелось найти нечто такое, что по возможности быстро помогло бы фронту. По просьбе главного инженера завода твердых сплавов, освоившего производство вольфрамовых и карбидо-вольфрамовых сердечников для бронебойных снарядов, занялись некоторыми технологическими вопросами этого производства. А 15 июля последовало указание: всем академическим институтам готовиться к немедленной эвакуации в Казань.
Затемнение в Москве было введено буквально на второй день после объявления войны. Несколько раз на протяжении первого месяца объявлялись воздушные тревоги, но к Москве фашистские самолеты не прорывались. Первая бомбежка была спустя ровно месяц после начала боевых действий — в ночь с 21 на 22 июля.
Налет немецких бомбардировщиков продолжался всю ночь. Около Крымской площади непрерывно стреляла зенитная батарея. Помимо фугасных бомб весом до двух тонн фашисты сбрасывали на город большое количество «зажигалок». Применяли и осветительные снаряды, спускаемые на парашютах. Территориально наиболее близкими оказались разрушения у Театра имени Вахтангова на Арбате. Там погибли известные актеры Куза и Миронов, дежурившие в эту ночь и занимавшиеся сбрасыванием зажигалок с крыши театра. У Никитских ворот было разрушено одно здание и поврежден памятник К. А. Тимирязеву.
Отход академического эшелона был намечен на вечер 22 июля с Казанского вокзала. Около 9 часов вечера поезд отошел от перрона и остановился километрах в тридцати от столицы. В ту ночь гитлеровцы провели второй налет на Москву, но академический поезд был от нее на порядочном расстоянии. Хорошо видели, как самолеты со свастикой попадали в перекрестие прожекторов, как били по ним зенитные батареи. Вскоре состав тронулся в путь и днем 23 июля благополучно прибыл к месту назначения.
Я вышел из вагона и сразу увидел высокого бородатого человека в белом костюме со Звездой Героя Советского Союза. Узнать его было нетрудно — вице-президент Академии наук, легендарный полярник академик Отто Юльевич Шмидт. Он прибыл в Казань за сутки до эшелона и руководил встречей академических институтов и распределением сотрудников Академии наук по общежитиям и квартирам. Наша семья и семья А. И. Авдеенко направлялись в общежитие Казанского университета — четырехэтажное здание на окраине Казани, в четырех километрах от Казанского государственного университета. Наша семья получила комнату площадью около 40 квадратных метров на четвертом этаже.
Для лаборатории была выделена большая полутемная комната площадью около 50 квадратных метров во флигеле, расположенном рядом с основным трехэтажным зданием университета. По преданию, в этом флигеле работал знаменитый Лобачевский. Понадобилось около одной недели, чтобы смонтировать основные рентгеновские установки и приступить к работе на новом месте.
Спустя неделю в Казань прибыла жена фронтовика Льва Владимировича Альтшулера Маруся с двухлетним сыном. Она привезла с собой сестру Таню, у которой тоже был маленький ребенок. Марусю приняли на работу в лабораторию. Сестры с двумя детьми были размещены в общежитии на Банковской улице рядом с университетом. В предоставленной им комнате проживало еще несколько семей — «Ноев ковчег».
С первых чисел августа, когда заработали рентгеновские установки, встал вопрос, чем должна заниматься лаборатория, чтобы как можно быстрее помочь нашей победе. В это время выяснилось еще одно обстоятельство. В Казань стали прибывать эвакогоспитали с ранеными. Большинство таких госпиталей не имело рентгеновских установок для просвечивания и рентгенографирования раненых солдат. За десятилетие предвоенных работ в области рентгенотехники в Москве мы с Александром Ивановичем накопили определенный опыт изготовления рентгеновских аппаратов из «подручных» материалов. В Казани этот опыт пришелся кстати. Первые два рентгеновских аппарата соорудили на базе собственных высоковольтных трансформаторов. Потом, когда в следующем эвакогоспитале снова не оказалось рентгеновской установки, «приглядели» высоковольтный трансформатор лаборатории проф. Данкова, стоящий без дела в коридоре основного здания университета. Заручившись согласием О. Ю. Шмидта, поздно вечером вытащили трансформатор на улицу и на грузовике больницы увезли его в эвакогоспиталь. На другой день, обнаружив пропажу трансформатора, Данков учинил скандал. Но Шмидт встал на нашу сторону.
Сколько выдумки и изобретательности пришлось проявить в эти годы эвакуации, чтобы обеспечить нормальную работу рентгеновских установок в казанских госпиталях и больницах. Вначале работали на диагностических рентгеновских трубках. Но вскоре трубки «выдохлись». Тогда решили заменить их высоковольтными кенотронами — выпрямительными лампами. Правда, у кенотронов был большой и размытый фокус. Каверны и полости в легких, злокачественные новообразования на такой технике было трудно выявить. Но осколки снарядов и инородные металлические тела фиксировались отлично.
