С Забайкальем неразрывно связана деятельность замечательного человека И.С. Дудченко — основателя Читинской бактериологической лаборатории, официальное открытие которой состоялось 17 сентября 1913 года. Положением о лаборатории, утвержденным министром внутренних дел Максаковым, предусматривалось, что эта лаборатория имеет своей задачей разработку научных вопросов по чуме, холере и другим эпидемическим болезням и в то же время является центральным учреждением для производства бактериологических исследований Приморского края и Иркутского генерал-губернаторства. Жизнь И.С.Дудченко трагически оборвалась в ночь с 5 на 6 июня 1917 года. Во время подготовки к поездке в чумной очаг он и его 7 помощников были зверски убиты в здании баклаборатории (он из пистолета, а остальные задушены веревкой и все сброшены в подвал, затопленный водой).
На Дальнем Востоке природных очагов чумы нет, но в 1921 году чума была занесена в тогдашнюю Приморскую область и во Владивосток, как полагают, по Китайско — Восточной железной дороге из Забайкалья, вызвав гибель большого числа людей. Возможность новых заносов чумы не исключалась и в последующем, что вызывало необходимость сохранения там противочумных учреждений, выполнявших наблюдательные функции. Существование же подобных учреждений в Туве и на Горном Алтае обусловливалось наличием потенциальных природных очагов, а также возможностью заносов чумы грызунами из активных очагов Монголии.
Помимо чумы, Иркутский институт занимался туляремией, природные очаги которой разбросаны по всей Сибири, и бруцеллезом, представлявшим серьезную угрозу населению даже на Дальнем Востоке.
В середине 50-х годов Иркутский противочумный институт оказался в кризисной ситуации, поскольку прямой угрозы чумы на обслуживаемых им территориях в то время не было, а туляремией и бруцеллезом занимались также санэпидстанции. Поэтому в Москве стали вынашивать планы перепрофилирования института. Однако дело кончилось тем, что на противочумную систему вообще и на Иркутский институт в частности возложили методическое руководство недавно созданными отделами особо опасных инфекций при республиканских, краевых и областных санэпидстанциях. Кроме того, Иркутский институт сделали головным по лепре (в Иркутске был лепрозорий; лепра была и в Якутии), но эту функцию он выполнял относительно недолго; она отпала незаметно сама собой.
Иркутский институт был традиционно силен в области изучения природно очаговых заболеваний и располагал большим штатом прекрасных паразитологов и зоологов во главе с такими яркими личностями, как И. Ф. Жовтый и потомственный сибиряк Н. В. Некипелов. Что же касается различных аспектов современной микробиологии, то в этом отношении институт был намного слабее других противочумных институтов.
Все сказанное привело к тому, что к моменту моего перевода в Иркутск, в институте начались разброд и склоки. К тому же я был единственным доктором в институте. Поэтому большая часть сотрудников встретила меня хорошо, пообещав всяческую помощь и поддержку в наведении порядка. Кроме того, многие ожидали от меня новых веяний и оживления научной работы. И с жаром молодости, да еще подгоняемый честолюбием я с головой окунулся в дела.
Поскольку основной функцией института было поддержание противоэпидемического благополучия на огромных просторах страны, первой задачей, которую надо было решить, это найти эпидемиолога широкого профиля для заведования эпидотделом. После серии проб и ошибок, мне повезло и в институте появился В. А. Краминский, бывший до того начальником СЭО Дальневосточного военного округа. Создался мощный треугольник из моего заместителя И. Ф. Жовтого — паразитолога, Н. В. Некипелова — зоолога и В. А. Краминского, с которыми я мог не бояться нового для меня направления работы. И надо сказать, что они ни разу меня не подвели! Этот треугольник подпирали великолепные специалисты по туляремии (М. И. Анциферов) и бруцеллезу (А. Ф. Пинигин), а также Л. А. Тимофеева, заведовавшая микробиологической лабораторией.
Сразу же началось знакомство с нашей "периферией", доставлявшее мне огромное удовольствие. Я объездил Сибирь и Дальний Восток, причем побывал в таких местах, куда раньше не мечтал даже попасть. Но это были не увеселительные прогулки, а трудные, насыщенные встречами и деловыми разговорами поездки. Чтобы к этому не возвращаться, скажу, что результатом этих поездок стало выявление природных очагов чумы в Туве и на Горном Алтае, возможность наличия которых до того многие ставили под сомнение.
Но поездки не ограничивались лишь Сибирью и Дальним Востоком. Буквально через пару месяцев после перевода в Иркутск, я попал в Китай, причем не обычным путем, а через Урумчи (Синьцзянь). Вместе с Б. К. Фенюком (Саратов) и В. С. Петровым (Алма-Ата) мы объехали все основные природные очаги чумы Китая, вплоть до "крысиных" очагов на юге страны. Во многих городах Китая мы выступали с докладами и лекциями, на которых всегда присутствовало очень большое число слушателей (часть материалов была опубликована на китайском языке).
Эта поездка имела огромное значение, так как до того, о том, что делается по нашей линии в Китае, мы знали только понаслышке. Но, конечно, наибольшую пользу из неё извлекли мои коллеги, поскольку в области эпизоотологии я был тогда еще неофитом. Тем не менее, она многому научила и меня и оставила неизгладимое впечатление. Ведь мы увидели заоблачные высоты Наньшаня и озеро Кукунор, Джунгарскую пустыню, реки Янцзы и Хуанхэ, бескрайние рисовые поля и плантации сахарного тростника, мандариновые рощи и огромные города; посчастливилось увидеть также Ханчжоу ("на небе — рай, а на земле — Ханчжоу") и побывать на Великой китайской стене! Я не говорю уже о том, что это была моя первая заграничная поездка.
Помимо Китая, мне дважды довелось побывать в Монголии, противочумной службе которой наш институт оказывал постоянную методическую помощь. Особенно запомнилась вторая поездка, связанная с подозрением на легочную чуму в Улан-Баторе. В связи с этим я был вызван на прием к Молотову, бывшему тогда послом в Монголии. Его интересовала ситуация по чуме в этой стране и мне пришлось прочитать ему небольшую лекцию. Но главное было другое. Мне с моими товарищами представилась уникальная возможность познакомиться с рядом очагов чумы в Монголии. Сначала мы полетели в Баян-Хангор, а затем на автомобиле через Гоби-Алтай добрались до границы с Горным Алтаем.
Первая же поездка не обошлась без приключения. В Иркутске допустили какую-то ошибку с документами, в результате чего меня задержали в Кяхте как лицо, "пытавшееся незаконно пересечь границу" и вернули назад. Пришлось до Улан-Батора добираться самолетом. Как память о тех поездках у меня сохранилась деревянная, отделанная серебром пиала для кумыса, которую мне преподнесла Министр здравоохранения Монголии.
