Первая же поездка не обошлась без приключения. В Иркутске допустили какую-то ошибку с документами, в результате чего меня задержали в Кяхте как лицо, "пытавшееся незаконно пересечь границу" и вернули назад. Пришлось до Улан-Батора добираться самолетом. Как память о тех поездках у меня сохранилась деревянная, отделанная серебром пиала для кумыса, которую мне преподнесла Министр здравоохранения Монголии.
Другим направлением в моей работе в Иркутске стала организация новых лабораторий в частности биохимической и патофизиологической, а в качестве главного направления собственных исследований я выбрал изучение механизма действия чумного токсина. Итогом их явилась моя первая монография "Очерки патогенеза чумы", увидевшая свет уже после отъезда из Иркутска, а также два обзора, по крайней мере один из которых не утратил значения до сегодняшнего дня. С тех пор я многократно обращался к проблеме токсинов, только теперь она рассматривалась уже с общебиологических позиций и получила развитие в работах других авторов. В результате уже многие согласны, что у возбудителей многих инфекций, обитающих в окружающей среде, функции токсинов связаны с защитой их продуцентов от хищничества и антагонистического действия других микроорганизмов.
Помимо механизма развития (патогенеза) чумы мое внимание привлекли вопросы перекрёстного иммунитета, изучение которых послужили толчком к написанию пока единственной, во всяком случае в нашей стране, монографии "Проблемы перекрестного иммунитета" (М.,1973) и одноименной большой статьи, опубликованной в 1993 году. Как и прежде, я продолжаю считать, что этому направлению в борьбе с инфекционными заболеваниями принадлежит большое будущее, так как в ряде случаев без использования возможностей перекрестной иммунизации обойтись нельзя. Напомню, что её основы были заложены еще в конце XVIII века английским врачём Э. Дженнером, предложившим прививать против оспы человека вирус коровьей оспы.
С появлением В. А. Краминского институт начал заниматься также вирусологией, что другим противочумным учреждениям, кроме Ставропольского противочумного института, было не свойственно.
Еще одним нововведением стало производство холерного эндотоксина, которое из-за огромного количества необходимого для этого спирта привлекло внимание всей обслуги института! Люди не брезговали даже отработанным спиртом, из-за чего его стали сливать в емкости, зарытые в землю.
Тут же надо отметить, что при мне в институте прошла государственные испытания (под председательством В. М. Жданова) новая живая чумная вакцина, состоявшая из двух штаммов ("бивалентная" вакцина 1, 17"), один из которых (штамм 17) ранее был получен в институте. Предполагалось, что эта вакцина будет защищать от заражения возбудителем чумы разного происхождения. Однако она продержалась всего несколько лет, так как производство было слишком трудоёмко, а в процессе его штаммы постоянно диссоциировали. К тому же потом оказалось, что существенных преимуществ перед живой вакциной EV она не имеет.
Укажу также, что по моей инициативе институт одним из первых в стране начал разрабатывать технологию сушки питательных сред, которые, кстати, выпускает до сих пор.
Выше я отмечал, что в течение ряда лет, несмотря на большие усилия сотрудников Читинской противочумной станции, в Забайкальском очаге культуры чумного микроба выделить не удавалось. На этом основании стали говорить о его оздоровлении, Для проверки этого предположения там, в одном из наиболее неблагополучных в прошлом по чуме районов, в окрестности Торейских озер, на участке в 62000 га. было допущено восстановление численности тарбагана. и через четыре года от начала опытов культуры появились вновь! Это укрепило меня во мнении, что, вопреки существовавшим взглядам, ликвидировать природную очаговость инфекционных заболеваний, без нанесения непоправимого ущерба природе, вряд ли возможно, однако это "рубило сук", на котором зиждилась противочумная система. Но с научной точки зрения пробуждение очага чумы представляло огромный интерес, поскольку вновь привлекло внимание к вопросу о том, каким образом её возбудитель сохраняется в межэпизоотический период. В связи с тем, что выделенные в Гулжунге культуры оказались слабовирулентными, В. А. Краминским и мной была высказана гипотеза о роли таких штаммов в эпизоотологии чумы, и хотя в отношении других микроорганизмов она была сформулирована еще Франком Бернетом и разделяется многими зарубежными учеными, у нас она встретила ряд возражений. Сейчас на валидность этой гипотезы указывает большое число новых фактов, позволяющих устранить многие из тогдашних возражений.
Особой моей заслугой во время работы в Иркутске я считаю издательскую деятельность, в которой меня всегда поддерживали мои товарищи и, в первую очередь И. Ф. Жовтый, В. А. Краминский и Н. В. Некипелов. Чтобы это оценить, надо вспомнить, что еще в недалеком прошлом публикация работ являлась проблемой; пробиться в научные журналы считалось почти подвигом, особенно для работников периферии. Издание же "Вестника микробиологии" Институтом "Микроб" закончилось на 19 томе еще до войны, а выпуск трудов других институтов был большим событием. Лично я за все время работы в Саратове смог "протолкнуть" в журнал только одну статью! Из-за отсутствия публикаций после 1956 года, когда появилось новое правило ВАКа, на несколько лет были отложены защиты диссертаций (я же успел защититься буквально за месяц до этого). И дело было даже не в деньгах(они всегда в сметах были), а в слабости полиграфической базы, занятой печатанием только идеологической литературы, и в цензурных ограничениях. Кстати, было во всеуслышание заявлено, что "в Советском Союзе покончено с рядом инфекционных заболеваний", а в "ближайшие годы будут ликвидированные и другие". Поэтому секретились все случаи заболеваний чумой и холерой после 1938 года (вот как они ликвидировались!). Естественно поэтому, что все были заинтересованы в оживлении издательской деятельности и с колоссальными трудностями мне удалось этого добиться. Одним за другим вышло несколько томов "Известий Иркутского противочумного института", в первом из которых я опубликовал все мои статьи, составивших основу докторской диссертации. Может быть я поступил не очень этично, но благодаря этому практически первые работы по биохимии чумного микроба увидели свет. Затем ситуация еще больше осложнилась (стали урезать деньги на издательскую деятельность), но мы нашли выход из положения, начав выпуск "Докладов Иркутского противочумного института" (они были меньше по объему).
Помимо издательской деятельности, много внимание уделялось мною организации различных конференций. как выездных, на противочумных станциях, так и в самом Иркутске, с привлечением работников отделов особо опасных инфекций СЭС Сибири и Дальнего Востока. Сообщения о них появлялись в местной печати и даже в центральной [См., например, "Медицинскую газету", № 3 от 9 января 1959.]. В то время нормальные жилищные условия для подавляющего большинства людей оставались мечтой и многие сотрудники института ютились в бараках, оставшихся еще со времен постройки института в 30-годах. В очень плохих условиях жили и ведущие специалисты, что так или иначе отражалось на работе. Поэтому почти сразу после назначения на должность директора я стал "пробивать" строительство жилья. Первый дом, небольшой 8-квартирный, был построен хозяйственным способом, что вызывало большие осложнения с Министерством из-за допущенных мною финансовых нарушений. Второй дом, но уже кирпичный, 48-квартирный, был заложен вблизи от института и довольно быстро завершен. С этим домом у меня также возникли осложнения, но уже другого рода. Когда дом был готов к сдаче и Горсовет утвердил списки переселяемых, особо нуждавшихся в жилье или ведущих работников института, которые должны были на случай экстренных выездов всегда быть у меня "под рукой", часть дома самовольно заселили люди, не попавшие в списки жильцов. Холодной зимней ночью мне позвонили из института и сообщили о "ЧП". Я тут же принялся звонить городскому начальству в Горсовет, Горком партии и даже в прокуратуру, но отовсюду получал ответ: "Это Ваше дело, вмешиваться мы не можем, но если дом не будет освобожден к утру, Вы положите партбилет на стол!" (в это время в Иркутске уже были случаи незаконного захвата домов, людьми доведенными до отчаяния, которые засыпали телеграммами Президиум какого-то очередного партийного съезда и местное начальство имело массу неприятностей). Пришлось бежать в институт и собирать коммунистов для освобождения дома (кроме них на это никто бы не согласился). Когда в кромешной темноте с небольшой группой сотрудников я подошел к дому, нас встретила толпа агрессивно настроенных защитников вселившихся. Сопровождаемые бранью и угрозами, мы пробрались в дом и начали насильно освобождать занятные квартиры, в которых уже стояла мебель и даже цветы на окнах. К утру все было кончено, но в одной квартире на нас бросились с топором.
