Поблагодарив его, я отвечала, что такой великий композитор, как он, конечно, во многом может помочь мне, в особенности своими музыкальными советами. Тогда он предложил заняться несколько со мной, сделал мне некоторые указания по школе, по постановке голоса, и при этом сказал: «У вас так хорошо поставлен голос, что вам нужно только побольше петь опер, а для указания вообще вам много поможет Обер, к которому я дам вам письмо в Париж».
Кроме всего этого, он, при первом же случае, сделал для меня очень много. Замечательно, какое значение имеют два — три слова великого человека на западе Европы. В то самое время, когда я была в Берлине, приглашена была туда из Парижа комическая опера театра Корвало. На первом представлении присутствовал сам Мейербер. Оценка артистов делалась в то время там таким образом: рецензенты газет и журналов ловили каждое слово Мейербера, занимали места около него, и то, что он говорил, служило обыкновенно приговором артисту. На другой день вся пресса изображала отголосок отзыва Мейербера, которого по справедливости можно назвать в этом случае настоящим камертоном искусства. Нельзя не заметить здесь кстати, что истинным артистам жилось хорошо при таком обыкновении. Так вот и в этот раз, в опере парижской труппы, рецензенты газет ждали, что скажет Мейербер об исполнителях. К удивлению всех, он, после первого акта, не говоря ничего об артистах, начинает: «А вот была сегодня у меня русская певица» и продолжает, что благодаря пению этой певицы, он теперь только вполне понял М.И. Глинку, что она ученица
Глинки, что голос ее замечательный. Слова его так заинтересовали всех, что весь антракт прошел в разговорах обо мне, и последствием этих разговоров было то, что в короткое мое пребывание в Берлине я получила уже приглашения на разные воды, где на 1,000 франков, где на 1,5000 франков. Вот как одно слово Мейербера мне услужило.
Приняв приглашение на воды, я пела в Гамбурге, в Эмсе, в Висбадене, в Баден-Бадене и в Остендэ. Отзывы о моих успехах перепечатывались в русских газетах, так что поездка моя за границу начинала уже приносить плоды. Затем мы отправились в Париж, куда Мейербер дал мне письмо к Оберу, прекрасное письмо, обратившее на меня внимание и этого замечательного композитора, указаниями которого я пользовалась в течение трех месяцев.
В этот разгар известности моей за границей, Обер и Мейербер предложили мне устроить большой концерт в Париже. Для этого мне нужно было продолжить мой отпуск, так как я находилась на службе в петербургской опере. Я написала в Петербург, прося отсрочить отпуск, чтобы воспользоваться таким в высшей степени интересным для меня концертом. Но что же? Получаю от начальника репертуара Федорова письмо, в котором он уведомляет меня, что я не нужна и могу оставаться за границей даже совсем. Такой ответ глубоко огорчил меня, потому что все стремления мои приобрести познания и известность за границей происходили именно из желания занять прочное положение в артистическом мире и принести пользу искусству в родной стране, тем более, что в то время сцена наша была так бедна певцами.
Встревоженная ответом из Петербурга, я спешила возвратиться, не смотря на то, что Обер и Мейербер уговаривали меня остаться на один год в парижской консерватории, обещая заняться со мной, приготовить меня и дать мне дебют в Париже. Наконец уговаривали меня даже остаться в Париже совсем. Но ничто не могло остановить меня, — я слишком любила родину.
Убедившись, что никакие обещания, никакие предложения, на меня не подействуют, Обер и Мейербер успели только, — так как я очень спешила отъездом, — устроить, чтобы я пела в Париже, на большом музыкальном вечере у г. De-la-Madeline и в «Theatre lyrique» у Corvalo. Вечер у г. De-la-Madeline описан был в газетах и один из рецензентов, осыпая меня похвалами, назвал меня «pur diamant russe». У Корвало я пела между прочими вещами «Ах, не мне бедному». Музыка и пение мое произвели такое впечатление, что тут же возник вопрос о постановке в Париже оперы «Жизнь за царя» и с меня взяли слово, что я вышлю эту оперу по возвращении моем в Россию и приеду сама ее ставит. Я дала слово.
Вообще, пение мое в Париже обратило на меня большое внимание, но чем более почестей оказывалось мне за границей, тем больнее мне было вспоминать о присланном мне из Петербурга ответе. Как бы то ни было, путешествие мое имело для меня громадное значение; кроме того, что имя мое сделалось известным за границей, я приобрела себе такие знакомства в музыкальном мире, как Обер и Мейербер. Обер назначил в мой репертуар «La reine de Cypre» и необыкновенно восторгался музыкой М.И. Глинки, особенно его «Русланом и Людмилой», а также песнями национального русского характера. Он говорил мне, что знает сам русскую песню «Красный сарафан», вспоминая при этом известного нашего тенора Иванова, который, оставшись за границей, составил себе несметное богатство своим талантом. Примером певца этого он старался склонить меня к согласию остаться навсегда за границей. Но, как уже я сказала, это было для меня невозможно из-за привязанности моей к родине.
Концерт в Варшаве. — Возвращение в Петербург. — Объяснение с министром двора графом Адлербергом. — Его желание, чтобы я осталась на службе. — Появление мое в опере «Русалка». — Новый директор театров Сабуров. — Возобновление со мной контракта. — Появление мое в Москве в роли Азучены в опере «Трубадур». — Успех мой в этой роли. — История постановки «Трубадура» в Петербурге. — Интриги Федорова и капельмейстера Лядова. — Неприязненные отношения ко мне Сетова. — Столкновение с ним. — Случай со мной в Кронштадте. — Певец Никольский. — Его поступок со мной.
Возвращаясь в Петербург, мне не хотелось проехать Варшаву, этого музыкального города, суждение которого могло бы только увеличить мою известность.
В Варшаве я остановилась в «Grand Hotel» самой хорошей гостинице города. Появились тотчас же знакомые. Я выразила желание дать концерт. Но мне посоветовали поговорить предварительно об этом с некоторыми поляками, понимавшими положение дел того времени, так как это было накануне польского восстания 1862 года. Поляки высшего круга, к которым я обратилась за советом, прямо отговаривали меня давать концерт, потому что я, как русская, рисковала попасть под неприятность. Но желая сделать мне угодное, они нашли более удобным устроить частным образом музыкальный вечер в роскошной зале того же отеля, куда приглашены были известные варшавские тузы и ценители музыки; там присутствовал также талантливый композитор Монюшко. Такое устройство вечера предохранило меня от какой-нибудь выходки, могущей меня шокировать, и на другой день появились в газетах, как нельзя более лестные, отзывы о моем пении и голосе.
