Таким образом, можно смело утверждать, что в начале пути Абеляр выказывает основные черты своего характера, которые будут проявляться на протяжении всей его жизни: умение чрезвычайно искусно вести дискуссию на философские темы, благодаря чему он приобрел славу лучшего «спорщика» своего времени, замечательные способности к преподаванию, а также активность, воинственность, напористость. Невозможно представить себе Абеляра без свиты, состоящей из школяров, из восторженных учеников, из свиты, которая буквально преображается, как только он открывает рот или всходит на кафедру, предназначенную для наставника юношества; невозможно также представить себе Абеляра и без соперника, без врага, с которым предстоит сойтись в поединке и которого он должен одолеть. Похоже на то, что его первое призвание, унаследованное от воинственных предков-рыцарей, призвание воина, проявившееся не на поле битвы, а на мирном поприще, все же реализовалось, ибо Абеляр всего лишь перенес в область философских дискуссий присущий ему от природы боевой дух и воинственный нрав, и он сам не может удержаться, чтобы при описании первых шагов своей карьеры преподавателя не употреблять термины, свойственные скорее речи воина-стратега, а не магистра-философа или богослова.
Однако в Корбейле Абеляру пришлось на время прервать свою карьеру, так сказать, отступить… Начало ее оказалось воистину триумфальным, но этот великий успех был достигнут ценой чрезвычайно напряженной работы, за которой последовала неизбежная расплата: переутомление. Абеляр стал жертвой того недуга, что так хорошо известен нашему поколению: нервного и умственного перенапряжения. На человека легковозбудимого и впечатлительного, каким был Абеляр, успехи и неудачи оказывали одинаково сильное воздействие, истощая нервы и лишая сил к сопротивлению; надо заметить, что дальнейшая история его жизни представит и другие примеры подобного плачевного эффекта.
Как бы там ни было, но в результате то ли чрезмерно напряженной работы, то ли излишних треволнений Абеляр испытал внезапный упадок сил и, страдая от болезни, которую он называл «изнеможением», был вынужден вернуться в родные края, в Пале, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье в кругу семьи. По сему поводу в своей автобиографии он не преминул заметить, что «об его отсутствии страстно сожалели те, кто питал страсть к диалектике».
Укрепив здоровье, Абеляр поспешил вернуться в Париж, полагая, что пребывание в Бретани, в лоне семьи, слишком напоминает изгнание. Похоже, тогда он задался целью когда-нибудь приступить к преподаванию в Париже, а это означало, что ему надлежало выйти победителем в споре, в котором он в философском плане противостоял своему бывшему наставнику Гийому из Шампо. Когда Абеляр возвратился в Париж, Гийом из Шампо преподавал уже другой предмет — он читал курс риторики, и Абеляр вновь поступил к нему в обучение. Быть может, Гийом не особенно обрадовался, увидев, что Абеляр восседает у подножия его кафедры, ведь он вновь «оказался под огнем» сыпавшихся на него вопросов и доводов несносного ученика. Именно тогда Гийом изменил свою первоначальную позицию по отношению к знаменитому вопросу об универсалиях. «Гийом из Шампо был принужден изменить свое мнение, а затем и вовсе отречься от своих прежних воззрений, и он увидел, что к его лекциям ученики стали относиться с таким пренебрежением, что ему едва позволяли преподавать диалектику». Хотя повествование в данном месте страдает нечеткостью изложения, все же мы узнаем от Абеляра, что он сам спустя несколько месяцев вновь приступил к преподаванию, и не где-нибудь, а в самом Париже, в школах собора Нотр-Дам. «Самые ярые приверженцы этого знаменитого наставника покинули его ради того, чтобы присутствовать на моих лекциях; сам преемник Гийома из Шампо явился ко мне и предложил занять его место на кафедре, а также для того, чтобы смешаться с толпой моих слушателей в том самом помещении, где когда-то блистал его и мой учитель». Данная фраза Абеляра означает, что Гийом из Шампо, разочарованный и павший духом от неудач, оставил кафедру в пользу одного из своих учеников, которого Абеляр не замедлил вытеснить, то есть выжить с места.
Однако для того, чтобы составить себе полное и верное представление о героях этой истории и происходивших в те времена событиях, надо знать, что причиной этих событий было не только соперничество Абеляра и Гийома из Шампо. Действительно, если верить тому, что написано в «Истории моих бедствий», все это происходило после 1108 года, то есть после того, как Гийом из Шампо основал Сен-Викторское аббатство уставных каноников на месте, где прежде находился небольшой монастырь. Итак, на левом берегу Сены, ниже холма Святой Женевьевы, там, где можно было вброд перейти речушку Бьевр, в доме настоятеля монастыря вокруг Гийома из Шампо однажды собрались несколько священнослужителей и приняли решение, следуя «веяниям» времени, вести совместную жизнь. Вскоре на этом месте возник крупный монастырь, превратившийся в монашеский орден со своими школами, где впоследствии будут блистать некоторые из самых выдающихся мыслителей XII века, такие, как Гуго, Ришар и Адам Сен-Викторские и многие, многие другие. Однако не вызывает никаких сомнений то, что Гийом из Шампо, удалившийся за стены Сен-Викторского аббатства, не мог спокойно отнестись к замене наставника в школах собора Нотр-Дам, ведь оставил он там после себя одного из самых верных своих последователей, а на его месте вдруг оказался нелюбимейший из учеников. «Не имея никаких оснований для того, чтобы объявить мне войну открыто, он выдвинул против того, кто уступил мне свою кафедру, гнусное, позорное обвинение, дабы иметь повод отстранить его от дел и поставить на его место другого в школах собора Нотр-Дам, дабы нанести мне удар». У Абеляра не было иного выхода, кроме как вернуться в Мелен и вновь открыть там свою школу. «Чем более я подвергался преследованиям со стороны завистника, тем более я выигрывал в уважении других согласно словам поэта: „Величье — мишень для зависти; бури обрушиваются на горные вершины“» («Высшее — зависти цель. Бурям открыты вершины», цитата из «Лекарства от любви» Овидия). После того как Гийом из Шампо прочно обосновался в Сен-Викторском аббатстве, Абеляр, движимый честолюбием и непреходящей жаждой успеха, возвратился в Париж. «Но так как он посодействовал тому, что мою кафедру занял мой соперник, я разбил свой лагерь вне города, на холме Святой Женевьевы, так, словно собирался держать в осаде того узурпатора, что незаконно получил мое место».
«Мою кафедру… мое место…» Итак, если судить по этим словам, то можно утверждать, что Абеляр рассматривал школу собора Нотр-Дам в качестве своей личной собственности. Именно вокруг него собирались теперь ученики, именно к нему они стремились попасть, и поток этот все ширился, к вящей досаде его бывшего наставника. «При сем известии Гийом, утратив всякий стыд, возвратился в Париж, переведя остававшихся при нем учеников и немногочисленную братию в прежний монастырь, словно для того, чтобы освободить от моей осады того наместника, что он там оставил». Далее Абеляр «приставляет к своим устам рог», чтобы протрубить о своей победе: «Но желая оказать ему услугу, Гийом его погубил. В действительности у сего несчастного [у главы школы собора Нотр-Дам-де-Пари] еще оставалось несколько учеников, в основном из-за его лекций о Присциане, благодаря коим он и обрел свою репутацию. Когда же учитель [Гийом] вернулся в Париж, он их всех тотчас же потерял, был вынужден отказаться от руководства школой и вскоре, совсем отчаявшись обрести мирскую славу, принял решение приобщиться к жизни в монашеской обители. Всем давно хорошо известно о том, что мои ученики вели споры с Гийомом и его учениками после его возвращения в Париж, о том, сколь успешны для нас были исходы этих битв, ибо фортуна даровала нам победу, а также о том, что победами этими мои ученики были обязаны мне. Все, что я могу с гордостью сказать о себе, если вы спросите меня о том, каков был итог сего сражения, то, питая чувства более скромные, чем питал Аякс, все же повторю его слова: „Спросите ль вы об исходе битвы меня, то отвечу я вам: побежденным я не был“». Абеляр цитирует Овидия, он, как это было принято в его время, буквально «усыпает» свои труды цитатами из творений античных авторов и из трудов отцов Церкви; но общая тональность «Истории моих бедствий» — это тональность античного эпоса, и выпады в адрес противника здесь следуют один за другим, как в ходе поединка на рыцарском турнире. Несомненно, Абеляр теперь обладал всеми преимуществами победителя. Но рассказ об этих событиях, но сам тон повествования, в котором скромность всего лишь «позаимствованная», напускная, выдают нам нашего героя с головой. Да, Абеляр — совершенный, безупречный диалектик, несравненный учитель, великолепный наставник, и перед нами он раскрывается как человек величайшего ума, но, щедро наделенный всем, что касается интеллекта, он был, увы, гораздо скупее одарен собственно человеческими добродетелями. Зависть — ее приписывает Абеляр своему старому учителю, Гийому из Шампо, — явление вполне вероятное и понятное, ведь подобные чувства может испытывать всякий учитель, наблюдающий, как бывший ученик превосходит его в учености. Однако Абеляр на этом не останавливается и не стесняется приписать Гийому из Шампо чувства и намерения, безусловно, несовместимые с теми фактами, что известны нам из биографии Гийома. Когда Абеляр пишет, что Гийом «совлек с себя свои прежние одеяния, дабы вступить в монашеский орден, руководствуясь мыслью о том, что проявление ревностного усердия, как поговаривали, поможет ему продвинуться по пути обретения высокого сана, что и не замедлило случиться, ибо он был назначен епископом в Шалон», то обвинение это легко можно опровергнуть, поскольку известно, что Гийом из Шампо трижды отказывался от места епископа Шалонского. К тому же очень трудно вообразить, что созданием такой обители, как Сен-Викторское аббатство, Церковь обязана всего лишь честолюбию человека, который мог бы с гораздо большим успехом привлечь к себе всеобщее внимание и гораздо быстрее продвинуться по пути «обретения высокого сана», проповедуя в парижских школах, чем удалившись в глушь, в безвестный монастырь на берегу реки Бьевр.
