- А у нас потеряли много? - спросил я.
- Как будто не особенно. Во всяком случае, в девятой и двенадцатой ротах не говорили, что у них много побито. Правда, шло довольно раненых, которые могли двигаться на перевязочные пункты сами, немало раненых я встретил и в самих окопах. Пока своих потерь еще не подсчитали. В австрийских окопах трупов много, много и раненых, но живых взято в плен несравненно больше...
В двенадцать ночи нашим телефонистом подслушана телефонограмма штаба полка, адресованная в штаб дивизии, в ней сообщались результаты боя 22 мая:
"Лихим ударом 11-го и 12-го полков сапановские укрепленные позиции австрийцев взяты. Полки заняли первые три линии австрийских окопов. Взято в плен 120 офицеров, 3000 нижних чинов. Захвачено 30 минометов и бомбометов, 12 орудий и 85 пулеметов. Кроме этого, большое количество ручного оружия. Наши потери: офицеров убитыми - 8, ранеными и контужеными - 17, нижних чинов убитыми - 350, ранеными и контужеными - 800. Дальнейшее наступление предположено с утра следующего дня".
Смотря на число убитых и раненых, можно сказать, что из двух полков, принимавших участие в наступлении на сапановские позиции, выбыло свыше одной четверти их штатного состава, а так как обычно в бою принимают участие штыки и сабли, то есть лишь строевые части, находящиеся в окопах, то надо признать, что полк потерял добрую половину своего состава.
Следующие два дня прошли в относительном затишье. Войска 3-й дивизии продвинулись вперед на расстояние всего лишь трех-четырех километров, встретив на своем пути сильно укрепленные австрийские позиции, перед которыми и застряли до момента, пока наша артиллерия не передвинется ближе к Сапанову. Саперные части и команды брошены на устройство гати по сапановскому болоту для продвижения артиллерии, ибо с того места, с которого стреляла артиллерия 22 мая, обстрел австрийских позиций за селом Верба за дальностью расстояния невозможен.
Новую, чрезвычайно сильную канонаду пришлось услышать на рассвете 26 мая. Так же, как и 22-го, в три часа утра поднялся ураганный огонь, сотрясший землю даже у нас в обозе.
Наши войска перешли в наступление.
С большим нетерпением ожидали мы окончания обстрела, чтобы узнать о результатах сегодняшнего боя.
К полудню стрельба притихла.
Мимо Рижских казарм по шоссе в сторону Дубно с одной стороны и к Кременцу - с другой тянулись колонны наших раненых и австрийских пленных. Появление огромных толп пленных свидетельствовало об успехе наших войск. Значит, и эту позицию полки 3-й дивизии взяли...
* * *
В шесть вечера неожиданно прибыл поручик Ханчев. Грязный, изорваны мундир и штаны от лежания в окопах, следы грязи на лице. Бледный, измученный.
- Что с тобой, Алексей Павлович? Ранен?
- Нет, контужен только. Дай отдохну, потом поговорим.
Я предложил свою кровать. Приказал Ларкину срочно вскипятить чай. Добыли в аптечном складе спирта. Выпив спирту и несколько стаканов чаю, Ханчев пришел в себя и рассказал о пережитом за последние четыре дня.
- Тебе хорошо, - начал он, - застрял в обозе. Меня же из Судович с места в карьер бросили в Сапанов, на тот самый участок, на котором мы с тобой зимой сидели. Не успел я пробыть в роте и нескольких часов, как поступило распоряжение приготовиться к атаке. В двенадцать ночи мы снялись с первой нашей линии, сменившись резервными солдатами, и ожидали артиллерийской стрельбы. Артиллерия начала стрелять на рассвете. Близость австрийских окопов заставляла бояться, что наши снаряды могут попадать в своих. К счастью, этого не случилось. Артиллерийский обстрел был настолько силен, что австрийцы были совершенно парализованы.
Тяжелые снаряды, разрывая проволоку в клочья, образовывали широкие проходы для продвижения наших солдат, австрийские окопы заваливали землей.
Пытавшихся бежать из первой линии окопов австрийцев настигали наши снаряды на полпути.
К половине пятого со стороны австрийцев уже не было признаков жизни. Обстрел продолжался лишь с нашей стороны. Около пяти, после окончания артиллерийской стрельбы, мы быстрым налетом захватили первую линию окопов. Сопротивления никакого.
Что только не представилось глазам в этих окопах! Огромное количество убитых австрийцев, масса разорванных в клочья. Тут же совершенно обалдевшие, растерявшиеся люди, лишенные разума, не понимающие, что вокруг них происходит. Я думаю, в первой линии не осталось ни одного полностью уцелевшего.
Вскоре перешли в наступление на вторую линию. Разрушений проволоки перед второй линией было меньше, и нам пришлось пустить в ход ручные ножницы. Я сам застрял в первой линии, руководя действиями своих взводов через посыльных. Но видел, как расстреливали наших солдат, застрявших перед неразбитыми проволочными заграждениями, почти в упор.
Но вот взята и вторая линия. Некоторый интервал во времени. Затем наступление на третью. Во время этого наступления у меня убили прапорщика Плохотного, ранили Патютко, сильно контужен Жуков, убили подпрапорщика Лапшина и много старых солдат.
К концу дня я недосчитался половины людей роты. Правда, мы взяли в плен много австрийцев, захватили много трофеев, значительно больше захватили, чем потеряли, но все же велика потеря в роте.
После этого боя мы просидели сравнительно спокойно три дня, пока наша артиллерия меняла позиции. Но то, что произошло сегодня, я сейчас передать не в состоянии. Это кошмар... Сегодня мы перешли в наступление, но совершенно неожиданно 12-я рота из-за идиотства Савицкого попала в исключительно скверное положение. Есть еще спирт?..
Я налил стакан разведенного спирта. Ханчев выпил. Полежал несколько минут молча. Попросил сделать ему на голову компресс. Старался собраться с мыслями.
- Спи, потом расскажешь. - Я вышел из землянки.
Вернувшись часа через два, застал Ханчева сидящим за чаем и говорящим с Ларкиным и своим денщиком Хабидулиным о хозяйственных делах.
Ханчев спрашивал, где повозки, в которых хранятся вещи 3-го батальона, сколько пешком до Лутовищ, чтобы принести оттуда белье. Я просил его не беспокоиться посылкой денщика за двадцать километров, взять белье у меня и пойти в импровизированную баню, которую мои солдаты устроили при обозе.
Ханчев сходил в баню, надел чистое белье, новую суконную солдатскую гимнастерку и штаны и через час вновь сидел со мной за чаем. Шутливый оттенок был в его голосе.
- Спасибо, накормил и напоил. Особенно за последнее, - смеялся он. Теперь я совершенно здоров. Я думаю, не столько контужен, сколько измучен и издерган. Сейчас шум в ушах прошел, голова посвежела, правда, чувствую себя разбитым. Поживу у тебя несколько дней - и вернусь в роту...
