Томцак — это он сам, но по ту сторону.
Томцак все время приходит за ним, чтобы забрать его, заключить в свои объятия. И единственная возможность освободиться — писать.
Томцак отступает, когда перо продолжает свою прогулку.
Иногда кажется, что «Прогулка» — о счастье. О счастье творить.
«Будущее поблекло и прошлое рассеялось. Мгновение пылало и заполняло своим пламенем весь мир, и я пылал в этом мгновении. <…> Я больше не был самим собой, кем-то другим, и только благодаря этому снова ощутил себя по-настоящему самим собой». В этой сцене — пик рассказа. Эйфория творчества, растворение пишущего во всем описываемом. Я ощущает себя самим собой. Единение с только что сотворенным мирозданием. Пронзительные моменты счастья, знакомые каждому творцу. Ощущение левитации. Тот самый трепет, ради которого живут книгами, музыкой, красками.
Куда ведет пишущего прогулка? Никуда. К самому себе.
Прогулка заканчивается там, где началась. Фиктивный герой отправляется в свою каморку, где его не ждет никто, кроме призраков, голосов, которые будут преследовать Вальзера всю долгую оставшуюся жизнь. Реальная «Прогулка» заканчивается точкой на белом поле.
Возвращение в неписание, во тьму несуществования.
Вернуться домой — значит вернуться в ненаписанное, в неописываемое, в неподвластное языку — в не-дом.
Цель прогулки в том, чтобы оттянуть этот момент возвращения в никуда. И перо знает об этом с самого начала. Поэтому текст никуда не торопится, действие затягивается, а герой без конца заговаривается, захлебывается речью. Говорение как заговор. Как знахарь заговаривает зубную боль, так я «Прогулки» заговаривает неотвратимое возвращение туда, где поджидают объятия Томцака. Цель писания — не останавливаться, не ставить последнюю точку. Это единственная возможность не стать Томцаком.
Концовка «Прогулки» переворачивает весь текст и освещает смыслом. Прогулка — жизненный путь, пройденный в знании о необходимости последней точки, в понимании и в смирении перед тьмой белого поля. «Прогулка» — о борьбе с Томцаком и о признании поражения. Любая прогулка и любые слова рано или поздно должны закончиться. Перо не может бежать по бумаге вечно. Это текст о смирении.
Голоса, которые будут упоминаться в истории болезни Вальзера многие годы до самого конца, стали впервые появляться по ночам в бильские годы.
Кто-то его зовет из темноты в комнатке под крышей «У голубого креста».
Мать?
Может быть, отец, умерший тут же, в Биле, в феврале 14 года? Адольф Вальзер родился в семье, где было пятнадцать детей. У него самого было восемь. Ни у одного из братьев и сестер Роберта детей не будет.
Брат Эрнст? В то самое время, когда создается «Прогулка», происходит трагедия с Эрнстом Вальзером, учителем средней школы и талантливым пианистом. Призванный в армию, он пытается защитить свое человеческое достоинство от унижений начальства и попадает под арест. Эрнст убегает из военной тюрьмы, его ловят и сажают в психиатрическую лечебницу. Там ему ставят диагноз — шизофрения. 17 ноября 1916 года Эрнст умирает в клинике Вальдау под Берном. Это место еще сыграет свою роль в судьбе Роберта.
Другой брат, Герман? Старший брат, профессор географии Бернского университета, кончает с собой 1 мая 1919 года.
Никто никогда не узнает, чьи голоса мучили бессонными ночами Роберта Вальзера.
С оставшимися в живых родными отношения у Вальзера складываются сложные.
Самый близкий ему человек — сестра Лиза, но приязнь между ними однобокая. В письмах Вальзер отзывается о своих визитах в Бельлей с восторгом. Сама Лиза будет вспоминать, что стеснялась показываться с братом на людях из-за его одежды: он выглядел «неприлично». В письме Хинриксену, директору клиники в Херизау, она напишет в 1937 году: «Я раньше могла выносить Роберта часто только с большими усилиями и очень страдала от его тиранической сущности, когда он оставался у меня в гостях продолжительное время».
Расставаясь в Берлине с братом, Вальзер расставался со своим прошлым, но прошлое не отпускает. Карл в войну тоже возвращается в Швейцарию и поселяется в Цюрихе. Братья стараются не общаться, но тень старшего по-прежнему преследует младшего.
В 1920 году Вальзер переделывает «Прогулку» для своего сборника «Зееланд» — сокращает, переписывает, упрощает. Издатель сборника согласен печатать книгу, только если в ней будут иллюстрации Карла. Роберт против. Но ничего сделать не может. Как бывает идеальное убийство, так бывает идеальное унижение: за 5 гравюр, опубликованных в книге брата, иллюстратор получает гонорар в 1000 франков. Автор за свою книгу — только 800.
Годы в Биле со стороны могут показаться идиллией: он много работает, одна за другой выходят книги: с 1913-го по 1921-й у него выходят восемь книг.
Война изолирует его от издателей в Германии, но его поначалу начинают охотно печатать на родине. За ним тянулся шлейф литератора, признанного в столицах. Отныне он публикуется в основном в маргинальных изданиях и небольших швейцарских издательствах, все больше удаляясь от «большой» литературы.
По-прежнему у него есть узкий круг ценителей при отсутствии какого-либо успеха у читателя.
Главный швейцарский литературный авторитет того времени, редактор отдела культуры самой влиятельной газеты страны «Нойе цюрхер цайтунг», Эдуард Корроди, называет «Прогулку» в своей рецензии «маленьким шедевром».
«Если бы такие писатели, как Вальзер, принадлежали к ‘ведущим умам’, то войны не было бы, — пишет Герман Гессе в 1917 году в рецензии на „Жизнь поэта“. — Если бы у него было сто тысяч читателей, мир стал бы лучше. Но каким бы ни был мир, он оправдан существованием людей, подобных Вальзеру…»
На самом деле каждая публикация все дальше отодвигает автора на литературную обочину. Гонорары ничтожные, тиражи крошечные. По-прежнему его книги остаются пылиться на полках в книжных магазинах. Что ж, лучше оставаться на полке, чем попасть в руки не к своему читателю. Читают то, что «попадает в нерв времени». Во все времена важна актуальность темы. Это не про Вальзера. Он пишет не про великое, а про ничтожные мелочи, и этим сбивает современников с толку. Он пишет о «мелком», и потому сам кажется им мелким. Величественные идеи оборачиваются почему-то всегда кровью и насилием. Его перо не знает ничего величественного, вернее, признает таковое недействительным.
Вальзер чурается швейцарских коллег, занятых своей литературной жизнью. Когда писатели приглашают его к себе, он снова надевает клоунский колпак. Клоунада становится все отчаяннее.
