И все же его не покидало ощущение, что лабораторией своей он создал себе иллюзорное убежище и пытается уйти в него. А сделать это не удастся — все вокруг свидетельствует о том, что на третьем году войны страна идет к небывалому потрясению. Достаточно отправиться в город, чтобы увидеть это воочию. У хлебных лавок — озлобленные толпы; многие продукты вообще исчезли. Солдаты группируются кучками; отдадут честь, а минуешь — дерзкие взгляды сверлят спину, «Что-то должно произойти!» — эта мысль владеет всеми.
Утром 28 февраля 1917 года на рядом расположенной ткацкой фабрике смолк вдруг обычный оглушающий грохот. Разом остановились все станки. Пронзительно завыла сирена. И понеслось давно ожидаемое и все же невероятное: «Царя скинули!» Огромная толпа двинулась в город. Михаил Александрович в смятении ушел к себе в лабораторию. Все верно — династия Романовых отжила свой век; она — тормоз на пути развития страны, даже, пожалуй, его личных планов, — но он офицер, и многие годы воспитывали в нем чувство преданности императору. Пусть бездарный, пусть ничтожный, но символ. А теперь даже не запретишь солдатам идти вслед за рабочими — не послушаются.
И вечером он уже знал, как к вышедшим с ткацкой фабрики Залогина присоединялись рабочие со сталелитейного и вагоностроительного заводов; как арестовали директора Морозовской ткацкой фабрики черносотенца Маркова; как появились над толпой первые красные флаги с надписями «Долой войну!» и «Да здравствует революция!» и зазвучали революционные песни; как встала на пути идущих рота, и офицер что-то скомандовал, но солдаты, не думая даже выполнять, разбили строй, смешались с рабочими и дальше двинулись вместе.
Бонч-Бруевич проснулся от какой-то неосознанной тревоги. С улицы доносился шум взволнованных голосов. Не зажигая света, Михаил Александрович выглянул в окно. Зимняя ночь глуха и темна, но где-то совсем рядом мелькают огоньки, выхватывая из темноты фигуры людей. Сомнений нет — среди солдат что-то происходит.
Кто-то чуть слышно постучал. Бонч-Бруевич откинул крючок. Лещинский.
— Михаил Александрович, солдаты отправляются на митинг в Желтикову рощу. Туда идут в полном составе 57-й и 196-й пехотные запасные полки. Наши тоже все, кроме дежурных. Это стихия; на пути ее встать нельзя. Но проследить за тем, чтобы в сохранности осталось имущество, чтобы станция продолжала нормально работать, мы обязаны.
Лещинский и Бонч-Бруевич вышли на крыльцо и смотрели на исчезающих в ночной темноте солдат.
Офицеры стояли молча; у них не спрашивали разрешения. Утром они узнали, что солдаты решили присоединиться к рабочим. Не требовалось, чтоб кто-то об этом докладывал; достаточно было взглянуть на движущиеся из желтиковских бараков толпы людей, которые были одеты в солдатскую форму — шинели, серые смушковые папахи, Солдаты, бредущие толпой, — это резало глаз кадровых офицеров. Но сейчас уже никто не мог ничему противостоять. Городовые и околоточные разбегались, прятали форму; не успевших скрыться солдаты арестовывали. Освободили заключенных из тюрьмы, захватили губернатора фон Бюнтинга, злобного и тупого человека, которого ненавидел весь город, и повели с собой к зданию городской думы. То здесь, то там над морем голов виднелись лозунги «Долой войну!», «Да здравствует революция!».
И вот странное время наступило. Внешне все осталось прежним — радиостанция работала, слухачи и мотористы исполняли обычную службу: дневалили, стояли в караулах; во время тактических учений атаковали железнодорожную насыпь, за которой засел воображаемый противник. По всей русской армии прошли выборы командного состава, многих офицеров потрясшие до глубины души. Солдаты выбирают своих командиров — невероятно! В положении Лещинского и Бонч-Бруевича ничего не изменилось. Оба так и остались руководить станцией. Солдаты уважали этих двух людей не за служебное положение, испытывали к ним привязанность, как к умным, знающим, готовым подсказать и научить. Так что дела как будто бы шли хорошо.
И все же тревожно проходили летние и осенние месяцы 1917 года. Газеты приносили сообщения об июльском выступлении большевиков и их уходе в подполье, о движении на Петроград генерала Корнилова. Разные силы противодействовали друг другу, и Февральская революция была только началом их борьбы. Да и не обязательно следить за событиями в столице, достаточно посмотреть, что делается здесь, в Твери. Война продолжается, и ни один из вопросов, оставленных в наследство царем, не решен, Власть как будто бы принадлежит городской думе, но реально поддерживают ее немногие; достаточно послушать рабочих, чтобы понять: все они — за Совет рабочих депутатов и готовы выполнять только его распоряжения; точно так же как солдаты подчиняются только Совету солдатских депутатов. Две власти, не признающие друг друга! Так долго продолжаться не может; надвигается неслыханная борьба. Что же делать ему, штабс-капитану Бонч-Бруевичу, ученому по натуре, офицеру по воспитанию?
В эту пору во многом помог ему разобраться старый учитель, ныне просто друг, Владимир Константинович Лебединский. Он теперь перебрался в Москву и в Твери бывал часто. В этот год все жили политикой; об этом разговаривал и профессор со штабс-капитаном.
— Ваша деятельность являет собой пример того, как талантливый человек создает вокруг себя атмосферу всеобщей одаренности. Вы начинали, не пользуясь ничьей поддержкой, и в трудных условиях добились того, что работа ваша была признана важной и нужной. К вам съехалось много специалистов.
— Да. И меня радует, что наша радиостанция оказалась крохотным островком во всем этом море взаимного озлобления солдат и офицеров, их недоверия друг к другу. Но в чьих же руках окажется власть?
— Полагаю, — следовал твердый ответ, — что она перейдет к большевикам.
— Да вы уж сами не в сочувствующие ли большевикам записались? — изумлялся Бонч-Бруевич.
— Нет, — спокойно отвечал Лебединский, — просто я более чем когда-либо вглядываюсь в общественную жизнь нашей страны, думаю, сравниваю, читаю историю. Будем рассуждать реально. Массы не разбираются в тонкостях программ политических партий, но есть две вещи, ясные самому безграмотному мужику. Первое — народ устал от войны, цели которой ему чужды и непонятны. Второе — население России, стало быть и армия, состоит в основном из крестьянства. А для крестьянства проблема землевладения давняя и мучительная. Ни одна партия не предлагает столь быстрого и радикального решения обоих этих вопросов, как большевики. Я думаю, что вскоре мы увидим их у власти.
