Бодлер боготворил автора «Человеческой комедии». Он считал его одним из самых великих людей своего века, неистощимым и страстным фантазером, способным вдохнуть жизнь в каждого из своих персонажей, будь то хоть привратницы. Тем не менее, даже имея порой возможность встретить его, он не заводит с ним дружеских связей. По правде говоря, он чувствует себя более свободно с молодыми волками своего поколения.
В частности, с Феликсом Турнашоном, которого товарищи стали называть Турнадар после того, как у них вошло в забавную привычку все слова заканчивать на дар. И речи не было о том, чтобы сказать, например: «У него нет ни су», а непременно: «Удар недаргодар нетдар нидар судар». Отсюда все и пошло — Феликс Турнашон стал Турнадаром, а дальше для удобства сокращенно просто Надаром…
У Надара много общего с Бодлером. Он уроженец Парижа, родился 6 апреля 1820 года, то есть годом раньше. Три года прожил в Лионе, там тоже учился. Он любил писать и рисовать, был честолюбив, дерзок, имел склонность к эксцентричности и проявлял интерес к женщинам.
А так как его привлекает еще и театр, он в очень молодом возрасте предлагает различным периодическим изданиям рецензии на пьесы, надеясь отличиться в журналистике и сделать ее своей профессией. Поступив в восемнадцать лет в «Ревю э Газетт де театр», он получает задание освещать спектакли трех залов левобережья, театров Люксембург, Пантеон и Сен-Марсель. Поначалу свои статьи он подписывает собственным именем, затем, когда его прозвище становится более известным, попросту Надар.
В конце 1838 года он не скрывает восторга, обнаружив в театре Порт-Сент-Антуан актрису-мулатку лет тридцати, Жанну Дюваль, в маленькой роли в «Системе моего дяди», одноактной пьеске Пьера Шарля Огюста Лефранка, одного из коллег Эжена Лабиша. И он поспешил завоевать ее, потом вскоре стал появляться вместе с ней и знакомить ее со своими друзьями.
Они чуть ли не все — начинающие авторы и считают себя прямыми наследниками романтического поколения, смутно пытаясь отыскать новые художественные пути, страдая от своего рода тягостного бездействия, которое нередко следует за периодами войн и революций. Свой рабочий кабинет они располагают предпочтительно в кафе, где собираются в девять часов утра, а расходятся лишь после полуночи. Одни читают, другие играют; кое-кто пробует писать, отчасти наудачу, или, не задумываясь, устраивается по примеру художника Антуана Фошри за столиком со своим «граверным снаряжением» и, по словам Шанфлёри, предается таким образом на публике «повседневной работе».
Надар, с широким челом и рыжей гривой, является в какой-то мере главарем всей группы. В нее входят Шанфлёри (его настоящее имя Жюль Франсуа Феликс Юссон), Пьер Дюпон, Эмиль Деруа, Эжен Лабиш, Анри Мюрже, Альберик Сегон, Леон Ноэль, Эжен Манюэль, Жюль де Ла Мадлен, Луи Ульбаш, а также Шарль Барбара — все писатели или художники, родившиеся в начале 1820-х годов (за исключением словоохотливого Эжена Лабиша, плодовитого Альберика Сегона и неспокойного Шарля Барбара).
Бодлер не замедлил присоединиться к ним. И тотчас его внимание привлекла Жанна Дюваль с ее чувственным взором, небольшой грудью, широкими бедрами, темной шелковистой кожей и, главное, с кошачьими повадками, гибкими движениями «танцующей змеи». Но вначале, когда он смотрел на нее, она немного подавляла его, и хотя мысль о ней не давала ему покоя, он все-таки не осмеливался любить ее и сразу поддаваться ее глубинным эротическим импульсам.
Присутствует в кружке Надара и Теодор де Банвиль. Родился он в Мулене в 1823 году, а уже в семь лет стал парижанином и с этого момента страстно полюбил все, что происходило на улицах столицы, увлекся народными представлениями, странствующими театрами, ярмарочными выступлениями клоунов, музыкантов, певцов и мимов. В литературном отношении он самый юный из всех, так как первый сборник его стихов «Кариатиды» появился в том самом богатом на дитературу 1842 году и сразу снискал успех.
Бодлер «с удивлением», как он писал, погружался в книгу, восхищаясь тем, как такой молодой автор сумел собрать в ней «столько богатств». И радовался, что не только его литературное окружение, но и «люди, призванные формировать мнение других», приветствуют в лице Банвиля рождение подлинного поэта.
В кружке Надара далеко не все нравятся Бодлеру. Он не сблизился с Луи Ульбашем и Эженом Лабишем, зато прекрасно ладит с Пьером Дюпоном (даже если считает, что не все его поэтические произведения отличаются «превосходным и безупречным вкусом») и Шарлем Барбара (который старше его на четыре года), одним из ярых почитателей сказок Гофмана и фантастических произведений Петрюса Бореля и Теофиля Готье.
Точно так же он великолепно ладит с Эмилем Деруа, которого считает замечательным художником, и часто посещает его мастерскую по соседству со своей квартирой на острове Сен-Луи. Довольно близким себе он чувствует Шанфлёри, хотя бы по причине их общих художественных пристрастий и интереса к карикатуре: по их мнению — мнению эстетов — высшим критерием был Домье.
Однако Бодлер не забывает и своих товарищей по пансиону Байи. Он принимает их в квартире на набережной Бетюн, затем, после краткого пребывания на улице Вано, в прекрасной гостинице «Пимодан» на набережной Анжу, то есть опять же на острове Сен-Луи, только на этот раз напротив правого берега Сены. Здание строгого вида было построено в 1650 году и через несколько лет роскошно оборудовано герцогом де Лозеном. С 1779 года оно принадлежит семейству Пимодан, некоторым членам которого, как утверждают, удалось ускользнуть от революционной полиции, использовав тайную подводную дверь, соединявшую подземелья с рекой…
Бодлер жил там под самой крышей в довольно тесном помещении, состоявшем из нескольких маленьких комнат, окна которых выходили на Сену — все комнаты были одинаково отделаны глазированной бумагой с огромными черно-красными разводами, хорошо сочетавшимися с драпри из тяжелого старинного дамаста; комнаты он украшал и меблировал по собственному вкусу, с чувственной утонченностью. Ему это тем более легко было сделать, что на первом этаже этого здания некий Арондель, то ли антиквар, то ли старьевщик, покупал и продавал предметы искусства, иногда какую-нибудь дрянь, но чаще всего достойные вещицы, ценную мебель и настоящие картины.
Поначалу Бодлер, у которого наслаждение всегда сочеталось с роскошью, приобретал все, что заблагорассудится, и все, что ему нравилось. Будь то замечательная серия литографий «Гамлета» Делакруа или старинные издания французских и латинских поэтов в роскошных переплетах, выполненных самыми великими мастерами, которые он ставил не на книжную полку, а складывал в глубокий шкаф. Его расточительность достигла таких размеров, что мать, сводный брат и генерал Опик начинают беспокоиться и всерьез рассматривают возможность назначения опекунского совета, призванного управлять его состоянием.
