Правильно сделали, что построили еще одно. А новое — вообще настоящее чудо. Но это не казино — это банк. Линии его поражают удивительной гармонией, оно выглядит надежно, само собой, красиво, но любить все-таки лучше старое. И когда я говорю, что оно совершенно, то хочу сказать, что оно носит метки своего времени. Нет, у меня и в мыслях нет его омолаживать! И еще менее того мне хотелось бы, чтобы оно так и коптилось дальше. Потому что уверен, оно не заслужило вот так потихоньку ветшать, его нужно подчищать, то и дело подкрашивать, и да будет оно всегда новехоньким, с этими невнятными украшениями и гипсовыми скульптурками, аллегорическими, но лишенными всякого смысла.
И да не поднимется ни у кого рука на этого свидетеля — пусть и вышедшего из моды, но не тронутого временем — прошлых лет, незабываемых и таких прибыльных!
О нем говорят, будто он в стиле Ренессанс. Да, точно так же можно утверждать, что все буфеты Сент-Антуанского предместья в стиле Генриха II. Нет, он не в стиле Ренессанса. Он просто типичный образчик III-ей Республики. Провалиться мне на этом месте!
Его критикуют за архитектуру.
И совершенно незаслуженно.
Что, может, такая архитектура не имеет права на существование?
Всякой вещи свое место.
Монте-Карло — пейзаж не из естественных. А коли это декорация, стало быть, не обойтись без папье-маше.
Краски там фальшивые, переживания искусственные, а богатства эфемерней не придумаешь.
Этот уголок, купающийся в солнечных лучах, которые не более, чем отражение настоящего солнца, может, это и есть Казино нашей мечты.
Оно выглядит будто сахарный шедевр кондитерского искусства. У него вид вокзала, где продают билеты только в неизвестном направлении. Оно производит впечатление фешенебельного курорта, этакой модной водолечебницы — а ведь, в сущности, так оно и есть, ибо зачем еще туда ездят, если не врачевать этот поразительный недуг…
Все казино мира открываются для игры только к пяти часам вечера. В Монако же все начинается в десять утра и прекращается не раньше двух следующего дня — и так весь год!
Я приходил туда каждое утро, усаживался на уже раскаленные ступеньки «Гранд-отеля», где служил, и с усмешкой, к которой, однако, примешивалась и известная доля восхищения, наблюдал за пожилыми дамочками — именно они всегда являлись первыми! Терпеливо поджидали, пока откроют двери, чтобы попроворней занять определенные места, которые казались им счастливыми, ведь накануне они принесли удачу каким-то другим старушенциям!
Этих вряд ли можно было назвать в полном смысле слова игроками. Ведь что ни говори, а настоящая игра все же предполагает хоть малую толику удовольствия, пусть и не всегда, но хоть изредка. А эти — нет, уж они-то не получали от этого ни малейшего наслаждения.
Может, когда-то с ними такое и случалось, лет этак тридцать назад, два-три месяца кряду, но с тех пор — никаких развлечений, это уж как пить дать. Это дамы одержимые, фигуры трагического толка. Они уже даже не пытаются вернуть деньги, какие могли бы проиграть. Впрочем, они их и не проигрывают. Они здесь, их денежки, тут, в кассе. Они доверили их своему Богу, Его Величеству Случаю, он взял на себя управление их капиталами — и в святой простоте своей являются стричь купоны.
Скажем, накануне они потеряли 100 000 франков. При средней прибыли в пять процентов это должно было бы принести им пять тысяч франков ренты, в сущности, двадцатку в день — вот за этим-то они и приходят сюда каждое утро: чтобы выжить, добыть себе на пропитание.
В кармане у каждой припасено по 300–400 франков — ведь поди знай, чего не бывает! — потом усаживаются, и как только запускают шарик, все в работе. Осмотрительные, осторожные, — искушенные! — у каждой своя система, а потому все как одна уверены, будто играют не на авось, а наверняка.
Если они ставят 2 франка на шесть номеров, 19–24, то это не наобум, за кого вы их принимаете. Спросите у них сами, они вам объяснят;
— Так ведь только что восьмерка выпала, стало быть, надо ставить на 19–24!
И если они проигрывают, то изумленно таращат глаза и чистосердечно, с обезоруживающей откровенностью качают головами:
— Нет, это просто уму непостижимо!
Проходит час за часом. Они часов не наблюдают. Даже час обеда. И почти каждый день, скажем, три дня из четырех, наступает момент, когда они выигрывают франков по двадцать пять-тридцать. Тогда бабули собирают пожитки, и вы сможете видеть, как они покидают игорный зал, огорченные, что приходится уйти, и неизменно ворча себе под нос.
Если вы навострите уши и последуете за ними, непременно услышите, как они шепчут одна другой:
— Эх, вот дура, и что бы мне поставить на дюжину посередке, когда выпало семнадцать!
Положительно, этих старушенций разве что могила исправит.
В те времена, о которых идет рассказ, я, само собой, даже ногой не ступал в эти игорные залы. И по двум причинам: во-первых, я был несовершеннолетним, а во-вторых, официальным служащим Княжества. Между тем решение уже было принято, я был уверен: только полный придурок может рисковать своими деньгами этаким манером.
И все, что я видел, что слышал вокруг, лишь снова и снова утверждало меня в этом мнении.
Ах, сколько пикантных анекдотов, и какого назидательного свойства!
Однако ничто не произвело на меня такого впечатления, как одна на первый взгляд малозначительная деталь, о которой собираюсь рассказать ниже.
Франсуа Блан — человек, основавший Монте-Карло — нажил на этом деле больше 800 миллионов франков. Так вот, все дни напролет он проводил у себя в кабинете, следя за исходом всех игр за каждым из столов, о чем его оповещали час за часом.
И чем же он там занимался, у себя в кабинете?
Подсчитывал барыши? Не угадали!
Он раскладывал пасьянсы!
Да, этот человек, о котором говорили: «Выпадет Красный или Черный, все равно в выигрыше останется Белый![1]», — этот человек, который давал поиграть в рулетку всему миру, проводил время, интересуясь у Судьбы, благосклонен ли к нему Его Величество Случай!
Однажды, когда один из служащих казино сообщил ему, что великий князь Констанин вот уже час выигрывает в «тридцать-и-сорок» больше трехсот тысяч франков, он поинтересовался:
— Он стоит или сидит?
— Стоит.
— Постарайтесь сделать так, чтобы он сел. И он проиграет все, что выиграл.
Он знал: чтобы уйти победителем, надо продержаться стоя.
Уникальное место на свете, где отменили смерть — ибо в Монте-Карло ни разу не видели ни единого покойника.
(Должно быть, их там предают земле по ночам, дабы не огорчать еще живых.)
