Ознакомительная версия.
Конечно, позднее я получила официальную картину того, что происходит в Италии, и из-за того, что события 1919 и 1920 годов приобрели такое историческое значение в рабочем движении Италии, я хотела бы рассмотреть их здесь.
Забастовку рабочих-металлистов в Турине в сентябре 1920 года обычно называют первой попыткой захвата фабрик. На самом деле первая попытка экспроприации была предпринята в марте 1919 года в Далмине рабочими, которые даже не принадлежали к Федерации профсоюзов и которые, если у них вообще была какая-то доктрина, были добрыми католиками и патриотами. На это их побудило возмущение правительством, которое пообещало щедро наградить «защитников отечества» и не сделало этого. У них не было никакой программы, никаких особых требований; их движение было беспорядочным и импульсивным протестом, продиктованным нетерпением, и угрозой, разумеется, правящему классу. Бастующие хотели немедленно получить плоды так называемой революционной войны. У них не было руководства, так как ни члены профсоюзов, ни социалисты, ни анархисты не принимали это движение всерьез и не хотели нести ответственность за стихийные действия, которые были обречены на провал. Единственным «вождем», который все-таки появился и подстрекал рабочих к применению силы, был Муссолини. Эти рабочие просто следовали тактике, которую он проповедовал с конца войны: насильственная экспроприация и истребление любых людей, которые стоят на ее пути. В это время Муссолини находился под сильным впечатлением от методов большевиков в России и побуждал к этому – скорее языком национализма, нежели марксизма – итальянских рабочих. Это было время, когда только что организованные фашистские отряды говорили об экспроприации и высказывали прямые угрозы «эксплуататорам». (В 1937 году Коммунистическая партия Италии, будучи в изгнании, выступила с предложением создать единый фронт с итальянскими фашистами «на основе программы фашистов 1919 года».)
Список предательств Муссолини, незначительные результаты войны, которую он провозглашал войной революционного освобождения, сделали его весьма непопулярным. Буржуазии он больше был не нужен. Работа, за которую ему платили, закончилась. Но общая атмосфера была напряженной и мятежной, правящие классы были охвачены страхом. Пример России вдохновлял. Следуя, как всегда, главному течению, задетый упреками сверху, Муссолини попытался приблизиться к рабочему движению и предложил сотрудничество профсоюзным деятелям-социалистам. Они, естественно, отказались иметь с ним дело. Ему ничего не оставалось, как начать ловить рыбку в мутной воде. В Далмине были волнения, и именно туда он и отправился. На митингах и в своих статьях он подчеркивал, что захват фабрик – первый шаг на пути к социалистической революции, что социалисты, которые отказались сотрудничать с ним, – предатели, которых рабочие должны осудить. «Долой капиталистов! Повесить их на деревьях – их достаточно в Италии!» – вот его лозунг.
Захват фабрик в Турине, который начался 20 сентября 1920 года, имел совершенно другой характер. Эти забастовки были продиктованы не иллюзией, что частную собственность можно уничтожить немедленно. Они представляли собой одну фазу экономической борьбы за конкретные реформы, которые были обещаны на словах, но не выполнены на практике. Они были спонтанным актом самообороны со стороны рабочих, чьи завоевания саботировались. Только после того как это движение распространилось от одной фабрики к другой и после того как пресса осудила эти действия самообороны как попытку совершить революцию, лидеры социалистов все-таки встретились с лидерами Федерации профсоюзов, чтобы обсудить, можно или нет подключить к этой борьбе все категории рабочих и превратить ее в политическое и революционное движение. Голосование показало, что большинство негативно относится к такой программе. Среди тех, кто выступал за превращение этих забастовок во всеобщую забастовку, были реформисты, тогда как среди тех, кто был против этого, были социалисты, которые являлись самыми горячими последователями Москвы (позже они вступили в Коммунистическую партию, когда она возникла). Возможно, эти подробности не имеют большого значения сейчас. Я вспоминаю их, чтобы доказать, как историю фальсифицируют как фашисты, так и большевики. В послевоенный период всю Европу сотрясали крупные забастовки и захваты земель. Забастовки в Италии были лишь одной стороной – возможно, самой драматической – этих повсеместных волнений. Защитники Муссолини в Соединенных Штатах и Европе указывают на эти демонстрации как на доказательство того, что Муссолини и его фашисты спасли Италию от большевизма. Сами итальянцы знают, что забастовочное движение пошло на убыль, а индустриальный подъем шел полным ходом задолго до похода на Рим.
После Второго съезда Коминтерна и провала моей попытки получить визу мое собственное положение в России становилось для меня все более мучительным. Я продолжала выступать как пропагандист институтов советской власти и получала столько приглашений выступить на публичных и заводских митингах, сколько могла принять. Но одна эта работа не удовлетворяла меня. Я должна была либо громко высказываться, либо казаться соучастницей, и у меня не было способа выразить свое несогласие с господствующей политикой через советские газеты или на общественных митингах. Мысль, что я стану паразитом в стране, где работа столь необходима, мучила меня и снова подорвала мое здоровье.
Я все еще жила в «Национале», который называли Первым Домом Советов: в нем жили многие видные коммунисты и члены правительства. Продовольствия остро не хватало, и обед обычно состоял из супа, приготовленного из рыбных консервов, куска такой же рыбы и куска хлеба. Раз в неделю выдавали дополнительные продукты: сахар, растительное масло или изюм, селедку и иногда икру. В Кремле хранилось дополнительное продовольствие для больных или слишком истощенных, и, хотя я имела право обедать в Кремле, я никогда этого не делала. Когда мой лечащий врач, который стал мне преданным другом, попытался убедить меня в том, что я должна попросить себе белого хлеба, я подумала, что он, должно быть, шутит. Некоторое время спустя, когда мое состояние стало настолько серьезным, что в опасности оказалась моя жизнь, он прописал мне особую диету из продуктов марки «Нестле», которую шведские товарищи присылали для российских детей.
В этот период я получила еще одно доказательство того воздействия, которое оказывала советская власть, ее авторитет и спектакли на даже самых бескомпромиссных революционеров.
Я уже упоминала о роли Клары Цеткин в революционном движении Германии, которая была основателем и вождем марксистского движения женщин всего мира. Когда Клара приехала в Москву осенью 1920 года, она была нездорова и склонна к истерикам. Вместо того чтобы привезти ее в «Националь», ее доставили в другую гостиницу, где не было никого, кроме секретаря, чтобы ухаживать за ней. Однажды вечером, после того как Ленин навестил ее в гостинице и обнаружил ее в чрезвычайно возбужденном состоянии, он зашел ко мне в номер.
Ознакомительная версия.
