Ознакомительная версия.
— Эх, Дункан.
Айседора улыбнулась. Все было прощено».
Воспоминания переводчицы Кинел также полно и красочно передают и накал страстей ревнивцев. Импульсивные, осознающие свою неординарность, живущие чувством, и Есенин, и Дункан были очень ревнивы, что часто являлось причиной их семейных скандалов. Случаи эти почти анекдотичны, но с оттенком трагичности:
«Он резко повернулся и ушел. Он ревновал. Ревновал и мучался подозрениями. И это выглядело нелепо: они были такими безобидными парнями, такими преданными поклонниками великой Айседоры. Наслаждаться ее славой, быть рядом с ней составляло им величайшее удовольствие.
А потом — всего через несколько дней — отношение к ним Есенина резко переменилось. Это было очевидно. Он даже стал улыбаться им. Разговаривать с Есениным они не могли, потому что ни одного русского слова не знали. Они просто изучали Есенина — белокурого, ладного русского поэта, изучали со своеобразным курьезным любопытством — не очень явно, конечно, потому что были хорошо воспитаны. Что же касается его, так он даже по-свойски, одобрительно посмеивался над ними. На следующий день — накануне молодые люди весь день провели с нами — он встретил меня в холле и таинственно кивнул.
— С этим все в порядке, — произнес он шепотом, и я сразу же поняла, о ком он говорит.
— Конечно, с ними в порядке, — ответила я.
— Я обнаружил это только сегодня. Пойдемте, хочу вам показать!
Он прошел вперед. Осмотревшись и убедившись, что вокруг никого нет, он остановился у двери. Это была комната молодых людей.
Есенин осторожно нажал ручку. Она подалась, Он приоткрыл чуть скрипнувшую дверь, заглянул, велел заглянуть и мне. Полная непонятного, необъяснимого любопытства, я осмотрела комнату — маленькая спальня отеля, единственная кровать, умывальник, стол со стулом. Озадаченная, я повернулась к Есенину.
— Одна кровать, — показал он. — Понятно?
— Возможно, молодые люди не так богаты, — сказала я с сочувствием.
— Как бы не так, черт их побери! Они всегда берут номер с одной кроватью. Жанна мне говорила.
— Но почему?.. — наивно спросила я.
Есенин ухмыльнулся.
— Ох... ох... — спохватилась я.
Есенин перестал ревновать».
«Это произошло в Дюссельдорфе, на третий день после моего прихода к ним. Большой отель. Три часа ночи. Я спала в своей комнате, примыкающей к комнате Айседоры. Кто-то постучал. Я проснулась и спросила:
— Кто тут?
— Это я, Айседора, впусти меня.
Я встала и открыла дверь. Айседора ворвалась в мою комнату, бросила взгляд на постель и сказала:
— Есенин исчез.
— Вы уверены? — спросила я.
— Он ушел, и я нигде не могу его найти, — сказала она.
— Может быть, он в туалете?
— Нет, — сказала Айседора с горькой усмешкой. — Я посмотрела. — И она вышла так же стремительно, как и вошла.
Подхватив свое кимоно, я последовала за ней, так как тревога передалась и мне.
Энергичным шагом она прошла в другой конец холла, где находилась небольшая спаленка Жанны. Жанна была личной служанкой Айседоры. Айседора постучала, и когда Жанна открыла дверь, она, пользуясь правом хозяйки, вошла. Она посмотрела на кровать и сказала по-французски:
— Monsieur est disparu[3]
— Mais non, madame![4] — сказала Жанна, испуганно взглянув на нее.
Айседора резко повернулась и вышла. Мы — за ней. Мы прошли в большой салон Айседоры и принялись совещаться. Айседора считала, что нужно вызвать консьержку и приняться за поиски. Она была очень взволнована. Я возражала ей, так как, на мой взгляд, не было достаточных оснований для таких поисков. Потом, повинуясь какому-то неожиданному порыву, я вышла на середину комнаты и громко позвала по-русски:
— Сергей Александрович, где вы?
— Я здесь, — неожиданно раздался его голос.
Мы бросились на голос. Скрытый тяжелой портьерой, Есенин в пижаме стоял на небольшом балкончике и дышал свежим воздухом.
Мир и покой были восстановлены, и все мы разошлись по своим уютным спальням, и только когда я уже укутывалась в свое одеяло, я вдруг с удивлением подумала: «Почему Айседора, как только вошла ко мне, бросила взгляд на постель, почему заглянула и в постель Жанны? Забавно.» И потом вдруг: «О боже!» Ну конечно же, я с ними всего три дня. И Айседора не знает меня. а я — я не знаю Есенина.
Потом был еще случай, объясняющий многое. Айседора готовилась к выступлению в одной из европейских столиц. Каждое утро приходил пианист, и они репетировали. Его приводили к ней в комнату, и они запирали дверь, чтобы их никто не беспокоил.
Есенину не нравилась закрытая дверь. Иногда он забывался, подходил, дергал за ручку и обнаруживал, что заперто. Вскоре он стал даже ворчать по этому поводу.
— Зачем они запираются? — как-то спросил он у меня после очередного налета: я встретила его в зале около двери.
— Ш-ш-ш, не разговаривайте так громко. Айседора репетирует, — ответила я.
— Черт с ней, с репетицией. Мне просто нужна книга. Им совершенно ни к чему запираться для репетиций.
— Пожалуйста, Сергей Александрович. не разговаривайте так громко.
В этот момент открылась дверь, и вышла Айседора в сопровождении пианиста. Увидев сердитое лицо Есенина, она тотчас поняла причину и с очаровательным жестом произнесла на своем русско-китайском жаргоне:
— Пожалиста не обращайт внимание. Пожалиста не волнитесь. Он — педераст».
«Однажды ночью к нам ворвался Кусиков, попросил взаймы сто марок и сообщил, что Есенин сбежал от Айседоры.
— Окопались в пансиончике на Уландштрассе, — сказал он весело. — Айседора не найдет. Тишина, уют. Выпиваем, стихи пишем. Вы смотрите не выдавайте нас.
Но Айседора села в машину и объехала за три дня все пансионы Шарлотенбурга и Курфюрстендама. На четвертую ночь она ворвалась, как амазонка, с хлыстом в руке в тихий семейный пансион на Уландштрассе. Все спали. Только Есенин в пижаме, сидя за бутылкой пива в столовой, играл с Кусиковым в шашки. Вокруг них в темноте буфетов на кронштейнах, убранных кружевами, мирно сияли кофейники и сервизы, громоздились хрустали, вазочки и пивные кружки.
Висели деревянные утки вниз головами. Солидно тикали часы. Тишина и уют, вместе с ароматом сигар и кофе, обволакивали это буржуазное немецкое гнездо, как надежная дымовая завеса, от бурь и непогод за окном. Но буря ворвалась и сюда в образе Айседоры. Увидя ее, Есенин молча попятился и скрылся в темном коридоре. Кусиков побежал будить хозяйку, а в столовой начался погром.
Айседора носилась по комнатам в красном хитоне, как демон разрушения. Распахнув буфет, она вывалила на пол все, что было в нем. От ударов ее хлыста летели вазочки с кронштейнов, рушились полки с сервизами. Сорвались деревянные утки со стены, закачались, зазвенели хрустали на люстре. Айседора бушевала до тех пор, пока бить стало нечего. Тогда, перешагнув через груды черепков и осколков, она прошла в коридор и за гардеробом нашла Есенина.
Ознакомительная версия.
