Слим молчит.
— Делайте все, что считаете нужным, — говорю я врачам.
Как и боялись медики, через несколько часов у ребенка отказывает одно легкое. Затем второе. Теперь ясно, что легкие ребенка не в состоянии вынести искусственную вентиляцию. Но жить без нее он не сможет. Они не знают, что делать.
Остается единственная надежда — аппаратура, которая может делать ту же работу, что и аппарат ИВЛ, не повреждая легкие. Она пропускает через себя кровь младенца, насыщая ее кислородом. Но ближайший подобный аппарат — в Фениксе.
Я заказываю медицинский самолет. Бригада врачей и медсестер отсоединяет младенца от аппарата ИВЛ и бережно, как хрупкое яйцо, несет на вертолетную площадку. Слим, его подруга и я летим другим самолетом. Медсестра дает нам номер телефона: приземлившись, мы сможем узнать по нему, пережил ли ребенок перелет.
Едва колеса нашего самолета касаются земли, я, сделав глубокий вдох, набираю номер:
— Он?..
— Он жив. Сейчас начнем подключать к аппаратуре.
В госпитале сидим и ждем. Стрелки часов, кажется, замерли. Слим безостановочно курит. Его подруга тихо плачет, невидяще глядя в журнал. Я отлучаюсь на минуту, чтобы позвонить Джилу. Он сообщает, что дела у Касси не очень хороши, она страдает от постоянных болей. Голос Джила в трубке похож на голос Слима.
Возвращаюсь в зал. Появляется врач, стаскивает с лица маску. Я не уверен, что смогу вынести еще одну плохую новость.
Доктор говорит, что ребенка благополучно подключили к аппаратуре. Пока все идет нормально. Все решится в ближайшие шесть месяцев.
Я снимаю для Слима и его подруги дом рядом с госпиталем. Затем лечу обратно в Лос-Анджелес. Наверное, следовало бы поспать во время полета, но я сижу, уставившись в спинку впереди стоящего кресла, и думаю о том, как хрупка наша жизнь. Все решится в ближайшие шесть месяцев. К кому из нас не относится эта пугающая фраза?..
Дома на кухне рассказываю Брук эту грустную, пугающую и чудесную историю. Она поражена — и озадачена.
— Как ты смог принять все это так близко к сердцу? — спрашивает она.
А как я мог не сделать этого?
НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ Брэд уговаривает меня ненадолго вернуться к спорту и принять участие в чемпионате АТП[34] в Цинциннати. Я встречаюсь с бразильцем Густаво Куэртеном. Он разбивает меня наголову за сорок шесть минут. Это мое третье подряд поражение в первом круге. Галликсон[35] объявляет о моем исключении из команды Кубка Дэвиса. Я один из лучших американских игроков за историю этих соревнований, и все же я не обвиняю его. Что тут скажешь?
На Открытый чемпионат США 1997 года приезжаю несеяным — впервые за три года. Хожу повсюду в персиковой рубашке, и в торговых палатках их тут же начинают разбирать, как горячие пирожки. Удивительно: люди все еще хотят одеваться, как я. Интересно, давно ли они смотрели на меня внимательно?
Дохожу до одной шестнадцатой, где встречаюсь с Рафтером, играющим свой лучший сезон. Он добирался до полуфинала Открытого чемпионата Франции, и на текущем турнире Рафтер — мой личный фаворит. Он отлично подает и бьет с лета, чем-то напоминает Сампраса. Однако мне всегда казалось, что наша конкуренция с Рафтером была бы более эстетически совершенной: он постоянен. Пит может отвратительно играть тридцать восемь минут, а затем за одну яркую минуту выиграть сет. Рафтер играет хорошо все время. Его рост — сто восемьдесят восемь сантиметров, у него низко расположенный центр тяжести, поэтому он может маневрировать резко, как спортивное авто. Рафтер один из наиболее сложных соперников на этом турнире: его тяжело обойти, но еще труднее ненавидеть. Он умеет достойно побеждать и достойно проигрывать. Сегодня он побеждает, по-джентльменски жмет мне руку у сетки и улыбается; в его улыбке чувствуется жалость.
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ предстоит играть в Штутгарте. Мне бы следовало посидеть тихо, отдохнуть и потренироваться, но вместо этого я еду в Северную Каролину, в маленький городок Маунт-Плезант. Это из-за Брук. Она приятельствует с актером Дэвидом Стрикландом, играющим в ее новом сериале «Неожиданная Сьюзан», а Дэвид едет в Северную Каролину, чтобы отпраздновать день рождения с семьей. Брук решила, что стоит составить ему компанию. По ее мнению, нам не помешает съездить в деревню, подышать свежим воздухом, и я не успеваю придумать причину для отказа.
Маунт-Плезант — забавный типично южный городок. Однако, хотя его название и означает «приятная гора», вокруг не видно ни одной горы, только холмы. Да и приятного здесь немного. Дом Стрикланда — комфортабельный, со старинными деревянными полами, мягкими постелями; он полон теплого, обволакивающего запаха корицы и домашних пирогов. Однако каким-то невероятным образом дом оказался стоящим на самом краю поля для гольфа, которое заканчивается в восемнадцати метрах от задней двери. Поэтому я все время вынужден наблюдать, как кто-нибудь старается загнать мяч в лунку. Хозяйка дома, бабушка Стрикланд, — пышногрудая, с крепкими и румяными, как яблоки, щеками, как будто только что сошла с картинки, изображающей владелицу типичного сельского жилища. Бабуля вечно стоит у плиты, выпекая пироги или помешивая очередную порцию паэльи. Конечно, такую еду не назовешь подходящей для спортсмена, однако я каждый раз съедаю полную тарелку и прошу добавки.
Брук на седьмом небе от счастья. Отчасти я ее понимаю. Дом окружают волнистые холмы, старые деревья, листья которых уже окрасились в девять оттенков оранжевого, и, кроме того, ей нравится Дэвид. У них есть свой язык, состоящий из шуток, понятных лишь им двоим, и добродушных подначек. Время от времени они перевоплощаются в своих персонажей и разыгрывают экспромтом какую-нибудь сцену, после чего хохочут до хрипоты. Потом торопятся объяснить мне, что именно сейчас делали, о чем говорили, стараясь, чтобы я не чувствовал себя брошенным. Но этих слов слишком мало и они всегда опаздывают. Здесь я — пятое колесо в телеге.
Вечером становится прохладнее. Стылый воздух пахнет соснами и землей, навевая на меня грусть. Я стою на заднем дворе, глядя на звезды, думая: что со мной не так? почему этот завораживающий пейзаж не радует меня? Вспоминаю момент, когда мы с Фили много лет назад решили, что мне пора уходить из спорта. Как раз тогда мне позвонили с предложением сыграть здесь, в Северной Каролине. Остальное — уже история. Но до сих пор я спрашиваю себя: а что, если бы?..
Решаю, что мне пора впрягаться в работу. Работа, как всегда, даст ответы на все вопросы. Кроме того, через несколько дней — турнир в Штутгарте. Было бы неплохо победить. Я звоню Брэду, и тот находит для тренировок корт неподалеку, всего в часе езды. Он добывает для меня спарринг-партнера — молодого парня, любителя тенниса, которому нечем заняться, кроме как каждый день стучать со мной по мячам. Ранним туманным утром еду в сторону Голубого хребта на встречу с ним. Я благодарю его за то, что уделил мне время, и слышу в ответ, что благодарить меня следует ему:
