Военный судья: «Где у вас приказ?» Ответ: «Мой командир отдал мне его на словах». Судья: «Это нам известно, так говорят все, когда хотят выкрутиться. Именем фюрера и властью, данной мне командующим группой армий “Центр” фельдмаршалом Шёрнером, я приговариваю вас к расстрелу за доказанное дезертирство».
«Да это просто невозможно! – воскликнул наш взводный. – Я прошел всю войну на фронте. Посмотрите на мои награды».
Судья: «Однако теперь, когда стало особенно тяжело и каждый человек нужен на передовой, вы решили увильнуть, так? Приговор будет приведен в исполнение».
И тут военная полиция схватила нашего взводного и расстреляла прямо в саду за гостиницей.
Водитель с трудом продолжал:
– Затем нам пришлось похоронить его под надзором военной полиции. – Дезертирам запрещено ставить кресты на могилах. – Потом судья исчез так же быстро, как и появился.
Несмотря на то что шел бой, я связался с дивизионным штабом, кипя яростью, доложил о невероятном событии. Потребовал назвать мне имя военного прокурора с тем, чтобы я мог выдвинуть против него обвинения.
– Это едва ли будет возможно, – ответил мне один из офицеров. – Наш дивизионный командир, генерал Маркс, полностью одобряет меры Шёрнера.
Я был сражен – до чего мы дошли!
– Боже правый, одного из моих лучших взводных командиров расстреляли ни за что ни про что, и никто не будет за это отвечать? Я представлю письменный рапорт и буду настаивать на том, чтобы военный судья был найден.
Ход событий на фронте и трагическая развязка не позволили добиться справедливого возмездия за чудовищное злодеяние. Мои ребята из ремонтной роты по меньшей мере смогли поставить крест на могиле с фамилией фельдфебеля и номером части. Я сообщил родителям, что их сын принял смерть солдата, «исполняя свой долг».
Конечно, имели место признаки разложения, особенно там, где русские прорывали оборону, и потоки отбившихся от своих частей солдат бежали куда глаза глядят, чтобы не попасть в плен, или же пытались найти свои подразделения. Обстановка оказывала громадное психологическое воздействие, особенно на стариков, призванных в фольксштурм, и на мальчишек по 14 или 15 лет, которых бросали на врага с противотанковыми гранатами или фаустпатронами. Никто из них не имел никакого опыта и никакого иного желания, кроме одного – спастись.
Повсюду, когда нашей дивизии, которая все еще продолжала оставаться единым целым, доводилось сталкиваться с отбившимися солдатами, мы принимали их в свои части и оказывали всевозможную поддержку. Мы тоже осуждали любую форму дезертирства, которая подрывала боевой дух личного состава. Однако тот, кто видел бегущее в панике гражданское население, кто слышал об изнасилованиях женщин или говорил с уцелевшими в бою солдатами из дивизий, которые часами проводили под артобстрелами, а потом уничтожались атакующими русскими, проявлял больше гуманизма и понимания. В любом случае, выиграть войну с помощью летучих трибуналов было нельзя. Бесконечные лозунги и декларации, раздававшиеся из ставки Гитлера в бункере под Рейхсканцелярией в Берлине, звучали для нас на фронте как наглые насмешки.
12 февраля мотопехотные формирования дивизии двинулись по шоссе Берлин – Бреслау в направлении Загана в Нижней Силезии. Из-за нехватки топлива танки отправили эшелонами.
Утром того дня русские перешли в наступление на широком фронте и создали угрозу автомагистрали. Слабым частям танковой дивизии «Бранденбург» не удалось сдержать натиска. Утром 13 февраля я повел в контратаку свою боевую группу. Нам удалось очистить шоссе, но противник обошел нас с фланга. Во взаимодействии с подтянувшимися частями дивизии и наспех сколоченной боевой группой из состава 17-й танковой дивизии мы смогли на какое-то время удержать неприятеля. В последующие дни русские то и дело пытались охватить нас с флангов; даже наша дивизия распалась на небольшие боевые группы.
17 февраля русским удалось осуществить прорыв, отрезать формирования нашей дивизии и создать угрозу их уничтожения. В критической обстановке вновь продемонстрировали свою действенность товарищество, взаимовыручка и умение принимать решения исходя из ситуации.
Майор Ханнес Гриммингер, командир батальона в сестринском 192-м полку, увидел, в каком отчаянном положении мы оказались, и, не колеблясь ни минуты, бросился нам на помощь – атаковал вместе с оказавшимся под рукой разведывательным батальоном майора Брандта и несколькими танками. Маневр застал русских совершенно врасплох, и они отошли с большими потерями. Окруженные части удалось вызволить.
В марте Гриммингер получил под командование 192-й полк и вновь был ранен. 11 марта, во время краткосрочного пребывания в военном госпитале, ему вручили дубовые листья к Рыцарскому кресту, 21 марта он женился, а 16 апреля погиб, пробыв супругом менее месяца. Солдаты похоронили командира в парке при поместье Дребкау, службу по покойному отслужил наш дивизионный капеллан Тарнов. После войны останки Гриммингера перенесли на кладбище, расположенное в лесу под Хальбе, где еще 20 000 могил остались безмолвным монументом в память о безнадежной битве.
Несмотря на все усилия, невзирая на отчаянное положение бегущего гражданского населения, мысль о неизбежной необходимости бросать которое на произвол судьбы разрывала нам сердца, мы более не могли удерживать район Загана. Слишком велик был для горстки сохранившихся как боевые части танковых дивизий риск угодить в окружение.
Из группы армий Шёрнера пришел приказ отступить за реку Нейсе, удерживать один или два береговых плацдарма (предмостных укрепления), чтобы сохранить возможность арьергардам, отбившимся солдатам и гражданским лицам продолжать отход на запад.
Нейсе течет с гор бывшей Судетской области через Гёрлиц на север и впадает в Одер к югу от Франкфурта. Линия по Одеру – Нейсе представляла собой последнюю естественную преграду перед Дрезденом, Эльбой и Берлином.
20 февраля измотанные боями солдаты перешли Нейсе севернее Гёрлица и срочно принялись окапываться.
От Гёрлица и до Губена – до места впадения Нейсе в Одер – остаткам немногих надежных танковых дивизий и отбившимся от своих частей солдатам из уничтоженных противником пехотных дивизий пришлось создавать рубеж обороны, центром которого послужили потрепанные формирования нашей дивизии.
Маршал Конев немедленно вышел на восточный берег Нейсе, однако тут остановился, и в дальнейшем велась только активная разведка боем да шли стычки за наши немногие береговые плацдармы. Как и маршал Жуков под Франкфуртом и Кюстрином, Конев, похоже, испытывал трудности с поступлением снабжения.
