Ознакомительная версия.
Уже потом, в Афганистане, Александр по солдатскому телеграфу узнал, что их бывшего командира уволили из армии. Сначала сделали психом, а затем уволили. Против этой войны могли выступать только психи – так ответил на вопрос солдат замполит их батальона. Но это было потом, много позже, а тогда, услышав горячащие молодую кровь слова – долг, присяга, интернациональная помощь и боевые традиции отцов и дедов, Александр почувствовал легкое головокружение, словно от глотка шампанского. Он подумал, как после первого своего боя где-нибудь на приступке окопа напишет письмо к своей Иринке. Напишет просто о том, что свистели пули и что от стрельбы раскалился автомат. Он представил, как вздрогнут ресницы Иринки, когда она прочтет эти строки, как забьется ее сердечко под тонким цветастым ситцем платьишка, как удивлением и неприкрытой болью замутятся ее глаза.
Все это Александр Трудненко чувствовал перед тем, как пересек границу, за которой стреляли, убивали, истязали, брали в плен. За которой были другой мир, другие проблемы, другой образ жизни. За которой даже время было другое: вместо двадцатого – четырнадцатый век.
И вот он возвращается домой. Еще вчера он смыл пыль своего последнего боевого рейда. Еще вчера он стоял в почетном карауле у цинкового гроба последнего погибшего у него на глазах солдата. Еще вчера он помогал санитарам грузить в вертолет носилки с еще живым человеческим обрубком. На той последней операции судьба-злодейка толкнула его лучшего друга Федьку Смирнова на замаскированную в траве мину с довеском. Самое обидное то, что они с Федькой должны были уехать в Союз еще недели две назад. Но предстояла трудная операция по уничтожению базы «духов», расположенной высоко в горах, по данным разведки, там были сосредоточены крупные запасы оружия и боеприпасов. Они, не сговариваясь, подошли к комбату и просто попросили взять их на операцию. Майор, хоть виду и не показал, был несказанно рад. Комбат назначил друзей в разведдозор. И вот, когда операция уже закончилась и колонна шла домой, случилось непоправимое. При выходе из ущелья в долину боевики обстреляли их из крупнокалиберного пулемета. В таких случаях броня боевых машин не очень надежное укрытие, и старшина Трудненко, минуя командира разведвзвода, молоденького лейтенанта, недавно прибывшего в часть, приказал всем оставить бронетранспортер. Десант не ожидал такого поворота дела, солдаты ждали команды лейтенанта, но тот словно язык проглотил. Тогда Федор с другом начали выпихивать солдат в боковые люки. Замешкались механик-водитель да лейтенант, и очередь, высекая искры, резанула по передку, прошив стальную коробку насквозь. Водителя – насмерть, лейтенанта посекло осколками латунной оболочки пуль. Только после этого лейтенант выскочил из боевой машины в верхний люк и принялся отдавать какие-то членораздельные команды. Шок прошел.
Трудненко с другом, используя овраги и жиденькие кустики, редко-редко прикрывающие выжженные склоны гор, пробирались к засаде. Судя по огню, «духов» было немного. Ухал крупнокалиберный ДШК, и в унисон ему строчили один или два автомата. Изрешетив переднюю машину, пулеметчик принялся за замыкающую, чтобы запереть выход в долину основных сил. К чести командира разведвзвода, тот успел дать команду, чтобы десант покинул машины, и теперь пулеметную дуэль вели наводчики, направляя всю мощь башенных установок на засаду. Бой вели три боевые машины, первая молчала. Вскоре замолчала и четвертая. Видимо, «духи» или убили, или ранили наводчика. Когда замолчала замыкающая машина, Трудненко со своим другом были где-то в сотне метров от засады. Они, сделав большой крюк, подошли сзади и теперь, вытащив гранаты, готовились к последнему прыжку. Они выжидали, когда «духи» откроют огонь, но уловив, что надолго замолчал один из башенных пулеметов, рванули к позиции «духов». Те заметили опасность, когда солдаты упали уже метрах в двадцати от засады. Толстомордый «дух» в белой чалме начал разворачивать ДШК в их сторону, но в окоп полетели одна за другой четыре гранаты. Мгновение было тихо. Александр увидел, как округлились глаза у пулеметчика, как приготовились выскакивать из окопа автоматчики, но в это же мгновение раздались разрывы гранат. С засадой было покончено. Сняв с треноги исковерканный взрывами ДШК, подняв залитые кровью автоматы и винтовку, Александр и Федор спускались в долину. Их грязные от глины и пороховой копоти лица выражали усталость, словно они огромное поле вспахали, руки тряслись мелкой дрожью. Хотелось одного – дойти до колонны, плюхнуться на заднее сиденье бэтээра и забыться. Они уже подходили к дороге, когда Федор заметил у себя на штанине потеки чужой крови, видно, замарал, когда перекатывал «духа», из-под тела которого торчал ствол автомата.
– Я пойду к ручью, отмоюсь, – сказал он устало.
Друг махнул рукой, мол, валяй. Уже когда подходил к своей машине, Трудненко увидел на плащ-палатке изуродованное пулями тело механика-водителя, над ним склонился взводный, отирая сгустки крови с лица. Трудненко, сбросив в пыль ДШК и трофейный автомат, наклонился над трупом, чтобы прикрыть брезентом развороченную крупнокалиберной пулей белобрысую макушку, и в это время раздался продолжительный взрыв, так, словно один за другим через чуть заметный промежуток времени разорвались снаряды. Александр, крикнув что было мочи: «Ложись, все ложись!», грохнулся в дорожную пыль. Прошло одно мгновение, два. Больше ни взрывов, ни стрельбы не последовало, и тогда возбужденный мозг, словно огнем, обожгло догадкой: «Федька напоролся на мину!». Трудненко вскочил и, обернувшись к тому месту, где несколько минут назад оставил друга, дико завыл.
Рядом с ручейком образовалась воронка, в которой еще клубился густой черный дым. Рядом дергалось в судорогах искромсанное тело друга. Он кинулся к нему, схватил Федора за руку, зачем-то потянул на себя, но не почувствовал тяжести его тела. Рука словно была сама по себе, а тело само по себе. Пальцы еще шевелились, судорожно сжимались и разжимались мышцы, но это была уже не рука Федора, а что-то живое и ужасное. Трудненко запоздало отдернул свою руку, но пальцы друга, схватив его ладонь, конвульсивно ее сжимали. Трудненко стало страшно, он что-то кричал, звал на помощь и в то же время другой рукой отдирал окровавленный кусок тела от себя.
Тело Федора продолжало содрогаться. Рот его раскрывался и закрывался, но не слышно было ни звука, а может быть, у меня уши заложило, подумал Александр и закричал, срывая голос:
– Носилки, носилки, мать вашу… сюда. – Только узрев, что к воронке кто-то подбежал, что Федора понесли к машинам, Трудненко расслабился и, упав возле ручья, окунул голову в желтоватую от мути воду. Он держал голову в холоде струи до тех пор, пока не ощутил, что задыхается. Встал, подобрал автомат и пошел к дороге.
Ознакомительная версия.
