Он поехал в другой компании. После его возвращения мы сели ужинать. Ужин прошел тоже не в лучшем настроении, затем перешли на террасу пить кофе. Здесь Андерс заговорил со мною о полке, моих планах, спросил, настаиваю ли я на поездке в Вашингтон. Как бы между прочим, он упомянул о своих проектах, желая выведать, не изменил ли я своих убеждений с связи с его предложениями. Я старался избегать прямых ответов. Они были, пожалуй, банальными, тем не менее Андерс почувствовал неприятие мною его предложений. Он был очень этим расстроен. Еще раз он пытался убедить меня в том, что задуманное им будет для нас замечательно. При этом я узнал, что Соснковский не все предложения Андерса по части перестановок утвердил, а внес поправки такого рода: командиром 3-й дивизии назначил генерала Духа, начальником же штаба армии назначил полковника Висьневского. Затем мне стало известно, что план, принятый в Лондоне и одобренный Андерсом, предусматривает отъезд Окулицкого в Польшу с целью организации кампании против Миколайчика, внесения раскола в целях подчинения своему влиянию всех подпольных организаций. Это известие меня очень расстроило и огорчило.
С тяжелым сердцем примерно в полночь я выехал от Андерса, еще раз решительно отказавшись от участия в каких-либо его планах. Я спешил в Палестину, чтобы успеть еще на дневные лекции.
Несколько недель спустя, услышав от поручика Скацегины, приехавшего в Палестину из Ирака, и еще от некоторых офицеров, что Андерс не отказывается от своего намерения целиком подчиниться английским властям и не признавать вышестоящую польскую власть в Лондоне, я в середине августа 1943 года через того же поручика Скацегину направил Андерсу письмо. Одну копию письма спрятал Скацегина, вторая осталась у меня. Оригинал письма Скацегина вручил Андерсу.
Я послал это письмо генералу в тот момент, когда наши разногласия достигли высшей точки. Я предупредил, что в случае какого-либо мятежного акта против верховного главнокомандующего и правительства, я использую силу своего полка. В этом письме я обвинил Андерса в том, что он:
1. Злоупотребил доверием, которое оказывал ему Сикорский, назначая его командующим польской армии в СССР, а позже на Ближнем Востоке.
2. Злоупотребил доверием, которое возлагали на него солдаты и общество.
3. Постоянно использовал свое служебное положение в личных целях, при этом сознавая, что этим он приносит огромный вред польскому государству. Такое использование служебного положения явно во вред государству я считал самым настоящим предательством.
4. Я предъявил Андерсу обвинение также в совершении ряда уголовных и политических преступлений.
Я просил, чтобы он изменил направление и методы своих действий и свое поведение, иначе моим долгом будет передать дело прокурору. При этом я добавил, что сомневаюсь в том, что найдется защитник, который, зная эти факты, отважился бы его защищать, особенно перед лицом общественного мнения.
С этого дня началась активная «работа» по ликвидации меня как можно скорее. Во время последнего разговора Андерс понял, что я без колебаний использую все средства для предотвращения реализации его планов. Это подтверждало мое письмо. Он знал, что я хорошо понимаю как его намерения, так и истинное поведение, а это уже само по себе срывало планы ниспровержения Соснковского и правительства премьера Миколайчика. Мои действия могли очень осложнить замысел Андерса по захвату власти.
Поразмыслив, Андерс пришел к выводу, что следует прежде всего избавиться от меня. В первую очередь не допустить моей встречи с Соснковским, которому я захочу все детально доложить. Пока я находился на курсах, проводились лихорадочные совещания, обсуждавшие, каким образом меня обезвредить, и в первую очередь предотвратить возможность моих встреч или контактов с людьми из военных и политических сфер, с которыми я поддерживал отношения. Спешили расправиться со мной до приезда верховного главнокомандующего потому, что это было проблемой, нависшей над ними как дамоклов меч. Начиная решительную борьбу со мной, Андерс любой ценой хотел прежде всего изъять ряд компрометирующих его документов, которые, как он полагал, находятся у меня. Пока я был на курсах, он приказал провести в мое отсутствие генералу Мариану Пшевлоцкому занятия полка, командиром которого я был, с выходом с места расположения. В «учебных» целях было приказано покинуть расположение полка всем освобожденным от занятий по болезни и по другим причинам, а также тем, кто по роду своих обязанностей на занятия не поехал. Вопреки уставу, были сняты караулы и дежурные и отосланы за пределы расположения полка. Так были устранены ненужные свидетели. Территорию полка снаружи окружили постами жандармерии. Мне говорили, что начальник жандармерии сначала отказался выполнять такой приказ как полностью беззаконный и противоречащий уставу. Он подчинился только категорическому требованию Андерса. Затем к моей палатке с обозначением командира полка подъехал автомобиль второго отдела. Перед палаткой всегда стоял пост — теперь же в «учебных» целях он был снят. Из машины вышли два офицера второго отдела, доверенные люди Андерса, вошли в мою палатку и, разбив железный ящик, все его содержимое высыпали в одеяло и отвезли на квартиру Андерса, доложив о выполнении приказа. После их ухода Андерс сам просмотрел содержимое ящика, откладывая различные компрометирующие его бумаги и отбирая из остальных те, которые, по его мнению, могли ему потребоваться в будущем. Лишь на второй день Андерс вызвал из второго отдела капитана Квятковского и своего адъютанта поручика Любомирского. Он вручил им одеяло с бумагами и приказал произвести их опись.
Произвели точную опись того, что им передал Андерс, и переслали военным инстанциям по принадлежности, за исключением того, что Андерс спрятал для себя, как опасное.
Один из офицеров полка специально приехал ко мне, чтобы рассказать обо всем. Спустя несколько дней приехала секретарь Андерса Ирэна Грабская, невестка председателя Рады Народовой, находящегося в Лондоне. Она попросила Андерса немедленно освободить ее от работы и, приехав в Палестину, рассказала мне обо всем, что творилось последнее время в ближайшем окружении Андерса, о принимаемых им мерах и планах.
Из разных источников я был подробно информирован о происходящем в штабе командующего армией.
По окончании курсов я направился в штаб Карпатской дивизии, в составе которой был мой полк. От полковника Ястржембского я узнал там, что несколько минут назад была получена телеграмма, отстраняющая меня от командования полком. Я спросил, что он думает об этом. Полковник сказал, что полагает дело серьезным, потому что офицеров с должности командиров полков таким способом не снимают. В то же время он предупредил меня, чтобы я был осторожен и внимательно смотрел вокруг.
