Я взял отпуск на несколько дней и направился в Тель-Авив, прекрасно понимая, что в отношении меня разыгрывается первый акт мести. Я хотел спасти положение, решил реагировать на происходящее самым решительным образом, чтобы пресечь не предвидимые по своим последствиям выходки Андерса. Начальнику жандармерии майору Фишеру я вручил для передачи верховному главнокомандующему Соснковскому рапорт с просьбой направить его в суд чести для генералов по делу Андерса. Копию переслал генералу Вятру:
ротмистр Ежи Климковский Гааза, 16.IX.1943 года
о передаче дела в суд чести для генералов
Господину генералу
верховному главнокомандующему
Лондон
Направляю Вам, господин генерал, как верховному главнокомандующему, дело против господина генерала Андерса, с просьбой о передаче его суду чести для генералов. Господин генерал Андерс совершил ряд преступлений уголовного характера, а также политических преступлений, равнозначных государственной измене.
1. Систематически присваивал казенные деньги и покупал на них золотые портсигары, золотые шкатулки и золотые монеты.
2. Переводил казенные деньги на свое имя в заграничные банки, использовал их в своих личных целях.
3. В то время, когда в Ташкенте люди умирали с голоду, Андерс скупал у них золотые кольца, доллары и тому подобное.
4. Присвоил три тысячи (3.000) долларов, полученных в польском посольстве в Москве.
5. Израсходовал на своих приятельниц около двух тысяч фунтов стерлингов из государственного фонда.
6. Систематически занимался спекуляцией бриллиантами.
Преступления государственно-политического характера совершены им в таком масштабе, что я могу о них доложить лишь господину президенту Речи Посполитой, Вам, господин генерал, как верховному главнокомандующему, и правительству.
Прошу Вас, господин генерал, вызвать меня для доклада, чтобы вышеуказанные вопросы представить Вам лично. Я знаю, что местные власти всеми силами будут пытаться воспрепятствовать моей встрече с Вами. Прошу не поддаваться влиянию окружения и сплетням, прошу меня вызвать и выслушать.
Ежи Климовский, ротмистр.»
Мое выступление вызвало замешательство и растерянность. Оно вместе с тем вызвало реакцию.
В результате совещаний между Андерсом, Богушем, начальником юридической службы полковником Рохма и другими заслуживающими доверия людьми по предложению Рохмы решили «состряпать» против меня дело и устроить суд, а пока произвести немедленно временный арест, что Андерс считал весьма важным для хода дела.
Из затруднительного положения вывел Рохма, заявив, что даже на основе тех ничего не значащих бумаг, которые были забраны у меня, он в состоянии выдвинуть против меня обвинение, используя специальную статью о «Собирании документов государственной важности». Немедленно было отдано распоряжение собрать уже разосланные документы, «скомплектовать их» и составить их соответствующий перечень.
Опись их произвел личный секретарь Андерса Анджей Строньский. Позже этому перечню придали заголовок «Выписка из протокола обыска», которого в действительности никогда не было, так как то, что было совершено, нельзя назвать иначе, как кражей со взломом. Таким образом, насилие и кража приобретали форму закона.
Точность выписки из несуществующего протокола заверил своей подписью капрал Строньский.
После завершения этого дела, объединившего целых пять генералов и значительное количество офицеров разных званий, и придания ему атрибутов законности было решено заняться непосредственно моей особой. По предложению Рохмы, ибо другого способа замести следы совершенных Андерсом преступлений не было, решили начать с обыска.
Майор жандармерии Фишер, с которым я продолжал находиться в хороших отношениях явился ко мне официально. У него был написанный рукой Богуша и подписанный Андерсом приказ о производстве тщательного личного обыска. Как оказалось, речь шла об изъятии у меня всяческих записок, заметок, бумаг, которые, возможно, находились при мне и которые могли компрометировать Андерса. Рассчитывали на то, что, возможно, найдут такие документы, которые могут быть обвинительным материалом и против меня! Увы, на этот раз, кроме личных писем, ничего не нашли. При этом ряд вещей, мелочей сугубо личных, которые я приобретал во время поездок, а также коллекцию фотографий из СССР и Ирака, являвшихся моей собственностью, и даже мои труды, рукописи, доклады и записи, Андерс попросту присвоил.
Я был арестован по состряпанному обвинению в «собирании документов государственной важности». По приказу Андерса была подобрана соответствующая статья закона.
По служебному положению я подлежал 13-му полевому суду. Однако мое дело направили в 12-й полевой суд, вышестоящим начальником которого являлся Богуш. В качестве заседателей подобрали офицера для поручений у Богуша майора Левицкого и офицера из штаба Богуша капитана Хомюка. Таким образом, все было подготовлено в узком кругу обоих генералов. Роли распределены весьма предусмотрительно, так что никаких неожиданностей не могло быть. Приговор был вынесен еще в тот момент, когда «обвинение» направлялось в суд ради соблюдения лишь чистой формальности, необходимой для введения в заблуждение окружающих и общественного мнения.
До моего сведения довели «обвинительное заключение». Капитан Марнхайм, правая рука начальника юридической службы армии полковника Рохмы, прочитал мне сфабрикованное заключение и «постановление суда» о содержании меня под стражей до судебного разбирательства, сообщив при этом, что я имею право обжаловать это постановление перед вышестоящей инстанцией, коей являлся тот же Богуш.
После этого в сопровождении офицера жандармерии поручика Червинского я был направлен в военную тюрьму в Иерусалиме. Происходило это 18 сентября 1943 года.
Прибыв в тюрьму, я узнал, что камера для меня была приготовлена уже более двух недель назад. Об этом рассказал мне начальник тюрьмы поручик Трешка.
Я решил сохранять спокойствие и по мере возможности защищаться, используя все доступные при тех обстоятельствах средства.
Начал с требования предоставить мне адвоката. В этом мне было отказано. В то же время, чтобы создать видимость законности, мне выделили из своей компании защитника по назначению, поручика Ежи Ясинского. Он не считал уместным даже придти ко мне, несмотря на неоднократные обращения.
Вся защита свелась к получасовому свиданию с Ясинским перед самым судом.
Характерным было также снятие с должности начальника тюрьмы поручика Трешки, о котором знали, что он является моим знакомым.
