Первыми — они всегда спешили быть первыми в таких случаях — начинают германские империалисты. Уничтожение Советской Республики для них дело жизни или смерти, так как народная революция назревает в самой Германии. И германско-австрийские войска, использовав повод, предоставленный им предательской политикой Троцкого на переговорах в Бресте, начинают наступление. Старой армии, по существу, нет, последние ее части уходят под нажимом германцев без боя; новая, Красная Армия еще очень слаба и не может задержать продвижение интервентов. Положение угрожающее, и Советская власть принимает ряд мер к развитию и укреплению Советских Вооруженных Сил, в том числе привлекает к работе и военных специалистов старой армии.
Последнее было делом исключительно важным для молодого государства трудящихся. В самом деле, ведь опытный солдат старой армии, будь он даже беспредельно предан революции, не сможет составить боевой приказ для полка, дивизии, армии, не сумеет рассчитать данные для артиллерийской стрельбы целого корпуса, не разберется в военной топографии. Творческие силы русского трудового народа безграничны, пройдет немало времени, и бывшие унтер-офицеры Георгий Жуков, Константин Рокоссовский, Василий Блюхер и многие-многие иные поведут в бой свои полки, а потом и армии, и как еще поведут!
Но… для этого нужно время, а его у только что родившегося государства Советов не было: враги нависли над его колыбелью. По предложению Ленина в молодую Красную Армию стали призывать на службу старых офицеров. Это сейчас может показаться, что провести подобную правильную и естественную меру было просто. Нет, колебались сами бывшие офицеры. Не доверяла им часть солдатской массы. А тут еще шепотком раздавались призывы: на Дон… к Корнилову… Было отчего задуматься и прийти в смущение. «Куда идти, в каком сражаться стане?» — этот вопрос задавали себе тогда многие.
Ценой подписания «похабного» Брестского мира Советскому правительству удалось спасти Советскую Республику. Но теперь взялись за дело бывшие союзники: они спешат «расплатиться» с Россией, расплатиться интервенцией. 9 марта 1918 года в Мурманске высаживается английский десант; 5 апреля во Владивостокскую бухту входят японские корабли. 25 мая по наущению Антанты на огромном пространстве Заволжья и Сибири начинают мятеж белочехи…
Старый генерал был потрясен. Как? Коренные центры России — Минск, Витебск, Киев, Харьков, Ростов, огромные пространства его родины — все это оказалось под германским сапогом?! В ту пору — и это хорошо известно — многие, даже далекие от революции, люди, враждебные ей, просились в Красную Армию, чтобы защищать страну от нашествия (известный, например, консерватор В. М. Пуришкевич, посаженный в Петропавловскую крепость после Октября, попросился на фронт; и его отпустили…). Ясно, что Брусилов кипел негодованием, и выбор его не вызывает вопросов, но… он по-прежнему оставался прикованным к постели…
Поддержанная интервентами, оживает и внутренняя контрреволюция. В конце апреля 1918 года вспыхивает восстание на Дону, и русский генерал — атаман Краснов не стыдится брать оружие и боеприпасы у германской армии, не стыдится писать верноподданнические письма кайзеру Вильгельму: в борьбе против своего народа все средства хороши. На Кубани оживает от апрельского поражения «Добровольческая армия» Деникина и Алексеева — она рассчитывает на помощь Антанты…
Генерал Брусилов все еще лежит в клинике. Но его бывшие коллеги, а ныне белогвардейцы, не забывают о генерале — имя его по-прежнему значило многое для офицерского корпуса России. Не раз в клинике Брусилова навещали непрошеные гости. Об одном визите известно достаточно подробно.
Нестерович-Берг, выполняя роль связной белогвардейцев, побывала у Дутова, Каледина, Алексеева, возвратилась в Москву и сочла необходимым навестить Брусилова. «Отправилась к генералу Брусилову, — писала она, — лежащему в госпитале у Руднева… Он лежал, но чувствовал себя бодро. Сказал, что рана не так серьезна, но он ей нарочно не дает зажить, чтобы оставили в покое и большевики и небольшевики. Я передала ему письмо, привезенное из Новороссийска, в котором генералу предлагалось бежать на Дон с помощью нашего комитета.
Брусилов прочел письмо, положил под подушку и сказал, отчеканивая слова:
— Никуда не поеду. Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным.
Меня как громом поразило.
— Что же передать от вас на Дону?
— То, что я сейчас сказал, то и передайте.
— В таком случае говорить мне больше не о чем, — заявила я и поспешила уйти.
…На душе было очень тяжело. Боже мой! А там-то, на Дону, меня так убеждали вывезти Брусилова! Я сознавала, что в Брусилове и его жене я приобрела опасных врагов».
Надо подчеркнуть здесь, что большинство (именно большинство!) старого офицерства не пошло за белогвардейцами. Некоторые сразу перешли на службу государству Советов, как, скажем, полковник Генерального штаба и будущий маршал Б. М. Шапошников, но многие колебались. К больному Брусилову нередко приходили бывшие однополчане, просили совета: как быть? Позднее один из них передал слова старого генерала: «…Россия остается, и все мы должны служить ей по той специальности, какую избрали…»
Примечательные слова! Многих, очень многих поставили они на верный путь.
Только в июле 1918 года Брусилов, опираясь на палочку, покинул клинику. К тому времени гражданская война бушевала по всей огромной стране. Советская Республика оказалась в кольце фронтов. В Москве — голод, жить в ней несказанно трудно. Родственники и знакомые наперебой уговаривали Брусилова уехать на Украину или в Одессу, где у Надежды Владимировны жили родные. Можно было, на худой конец, уехать оттуда за границу, к этому варианту склонялась жена Брусилова. Словом, возможности к отъезду были, но ничего подобного Брусилов не сделал.
«Оставаясь в России, — писал он, — несмотря на то, что перенес много горя и невзгод, я старался беспристрастно наблюдать за всем происходящим, оставаясь, как и прежде, беспартийным. Все хорошие и дурные стороны мне были заметнее… Позднее я говорил всем, что считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы это ни стоило. Одно время, под влиянием больших семейных переживаний и уговоров друзей, я склонился к отъезду на Украину и затем за границу, но эти колебания были непродолжительны. Я быстро вернулся к моим глубоко засевшим в душе убеждениям. Ведь такую великую и тяжелую революцию, какую Россия должна была пережить, не каждый народ переживает. Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным». И Брусилов остается в Москве, хотя его ждут непривычные бывшему генералу, потомственному дворянину тяготы, переживания и испытания.
