Первые километры маленький отряд прошел довольно бодро. Но сильное истощение и усталость заставили замедлить шаг. Особенное беспокойство причиняли потертые ноги. Короткие привалы не приносили облегчения. А надо было торопиться. Занимался осенний рассвет. Из белесой туманной дымки чуть справа выглянула колокольня, можно было рассмотреть очертания домов. Всеми владела одна беспокойная мысль: не заметили бы немцы! Вновь вспоминали зарок, который дали, покидая Таллин: через любые преграды пробиться на соединение с боевыми товарищами! Ковыляя и прихрамывая, бойцы ускоряли шаг. Все настороже и зорко следят за дорогой. Каждую минуту может показаться вражеская машина. Фашисты проезжали здесь вчера. На размягченном после дождя песчаном покрытии дороги остались отпечатки шин.
Примерно в километре от Васк-Нарва дорога круто повернула вправо. Показалась не очень широкая, но бурная река. Тихо покачивались на прибрежной волне большие Вместительные лодки, прикрепленные к кольям тяжелыми Цепями с солидными замками. Бублик приказал остановиться, а сам направился к домику лодочника.
Старшина осторожно постучал в окно. Вышел маленький старичок. Он хорошо говорил по-русски. Но когда услышал, что от него хотят, побледнел и взмолился:
- Пощадите, сынки! Если я вас перевезу, то фашистские злодеи меня завтра повесят. Думаете, они не заметили, что вы идете к переправе? Ой, боюсь, скоро сюда доберутся!
Срывающимся от страха голосом лодочник говорил, что в десяти километрах отсюда гитлеровцы жестоко расправились с эстонцем за то, что он перевез на правый берег и спас несколько десятков бойцов и командиров Красной Армии.
- Пожалели мы старика, - продолжал Бублик. - Не стали настаивать, чтобы он сам нас перевозил. Дедушка решил схитрить. Берите, мол, лодки и переправляйтесь. Будто он ничего не знает. Отомкнул замки. Принес весла. Нас осталось так мало, что мы свободно разместились в двух лодках. И заскрипели уключины.
На середине реки сильное течение стало сносить лодки вниз. Хорошо просматривалась Васк-Нарва с пристанью, возле которой скопились десятки лодок. Среди них мы заметили небольшой военный корабль. Его пушка была повернута в нашу сторону. До боли в глазах напряженно всматриваемся, не вспыхнет ли огонь выстрела.
Из последних сил налегаем на весла. Сарайчик на левом берегу становится все меньше и меньше. Через четверть часа обе лодки убавляют скорость и касаются илистого дна у берега. Теперь успеть бы скрыться в ближайшем лесу. До него рукой подать - не более полутора-двух километров. Но каким бесконечно длинным это расстояние показалось изнуренным и всего натерпевшимся бойцам!
- Сколько лет прошло, - говорит Павел Дмитриевич, - а все не могу понять: неужели гитлеровцы нас не видели? Не могли не видеть! Но издалека, вероятно, приняли нас за своих солдат. И в самом деле, шли мы походным строем, как поется в песне, "оружьем на солнце сверкая", твердо и уверенно, не подавая и тени тревоги. На территории Эстонии давно прекратились бои, и оккупантам, видимо, в голову не приходило, что у них буквально под носом шагает отряд красноармейцев из Таллина.
Признаться, на последнем этапе тяжелого пути нам, несомненно, повезло. Эстония осталась позади. Предстояло пройти еще сотни километров, но близость встречи с товарищами по оружию придавала бодрости всему маленькому отряду. Ровно через два месяца после тревожной ночи на 29 августа мы вышли из тыла врага с оружием и партийно-комсомольскими документами в районе озера Селигер, где встретились с частями 33-й стрелковой дивизии.
О боевом пути воинов 31-го стрелкового отдельного дивизиона подробно рассказал П. Д. Бублик в своей книге "От Таллина до Селигера", изданной в Эстонии.
Как же сложилась потом судьба Павла Дмитриевича Бублика?
- После возвращения на советскую территорию я остался на политработе. Меня избрали секретарем партбюро запасного стрелкового полка 4-й ударной армии. Полком командовал замечательный воин и хороший человек подполковник Сергей Иванович Жемеркин, а комиссаром был старший батальонный комиссар Николай Александрович Никулин. Услышав, какую должность мне предстоит занять, я смутился, пробовал отговариваться: я совсем молодой коммунист, не имею даже звания политрука. А среди политсостава полка сто двадцать коммунистов и комсомольцев, есть члены партии с большим стажем, по званию батальонные комиссары, призванные из запаса. Какой же я для них авторитет?
- В гражданскую войну, - ответил мне Никулин, - я был таким же молодым коммунистом, как ты сейчас. И тем не менее партия поставила меня комиссаром полка. А то, что сегодня в нашем полку есть коммунисты с солидным стажем и опытом работы, так это твое счастье. Будешь у них учиться. И, наконец, к чему твои возражения, когда решение уже принято. А это для нас с тобой закон!
Доводы были правильные. Осталось только поблагодарить за оказанное доверие. С тех пор и началась моя жизнь политработника. На политработе я находился около тридцати лет. Воспитывал подчиненных и сам непрерывно учился.
Уроки войны закрепились в сердце и памяти с первого сигнала тревоги и до отбоя. Впрочем, отбоя для меня пока нет, - улыбнулся Павел Дмитриевич. Живу на Украине, в сравнительно тихом городке Украинка на берегу Днепра. Но голова и руки по-прежнему заняты делом. Сын уже офицер Советской Армии, а я - внештатный воспитатель школьников. Занимался с ребятами полных шесть лет, начиная с пятого класса, а затем принял восьмой класс и через три года выпустил моих питомцев в жизнь.
Часто посещаю уроки, хожу на родительские собрания, еженедельно провожу, как у нас называется, классные часы. Ребята меня любят, доверяют. Как-никак я для них не просто дежурный воспитатель, а человек из огненной купели...
Бессмертный дивизион
Несколько лет назад почта доставила мне большой пакет. В нем две толстые папки. На обложке надпись; "Черновые записки о былых делах и походах полковника в отставке Котова Егора Ивановича". Я очень обрадовался. Это все равно что через сорок лет получить письмо от человека, которого знал на войне и сохранил о нем самые светлые воспоминания. А он был во многих отношениях неподражаем. Я и сейчас вижу его на КП на удивление спокойного, невозмутимого, даже если кругом настоящий ад. Писатель Вишневский, с которым мы бывали у Котова, говорил: "Вот такими людьми во все века держалась земля русская". В Таллине в 1941 году он был командиром 10-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона. В числе первых дивизион принял на себя удар немецкой пехоты, прорывавшейся в Таллин, и до самого последнего дня обороны действовал на восточном секторе фронта.
