Как-то, уже во время Великой Отечественной войны, заговорили Арамилев с Новиковым-Прибоем о норвежце Гамсуне, у которого к тому времени была дурная слава: оправдывал фашизм. Этот факт Силыч объяснил совершенно удивительно, по-своему, по-крестьянски. «Я думаю, что Гамсун, — сказал он, — примкнул к фашистам по старческому слабоумию. Я знал в деревне мужика. Он был замечательный человек — умница, широкая натура, хлебосол. Состарился — не узнать. Превратился в такого скопидома и выжигу — удивленье. Одни, сколько ни живут, остаются самими собой. Других старость преображает, уродует. Гамсун изуродован старостью — думаю, что это верно, и поэтому скатился к фашизму».
Главная задача писателя, считал Новиков-Прибой, — постоянно наблюдать за жизнью, собирать как можно больше фактов. Именно поэтому он очень много ездил по стране: ему нужны были встречи с людьми разных профессий, ему нужно было посмотреть, как живут строители и шахтёры, крестьяне и рабочие, рыбаки и конечно же моряки, хотя уж о них-то он, казалось, знал всё. Но его интересовал современный флот, изменений было так много и они осуществлялись столь стремительно, что Алексей Силыч боялся что-нибудь пропустить. Поэтому он был постоянным гостем на военных кораблях Балтийского и Черноморского флотов.
Не уставая работать над «Цусимой», получая множество положительных откликов на свой роман, Новиков-Прибой переживает и очень неприятные моменты, связанные с его работой. И это требует большого мужества.
14 февраля 1934 года «Литературная газета» опубликовала «Открытое письмо А. С. Серафимовичу» М. Горького. Вступив в полемику о современной литературе с одним из пролетарских писателей, главный пролетарский писатель отстаивал необходимость беспощадной борьбы «за очищение литературы от словесного хлама», «за простоту и ясность нашего языка, за честную технику, без которой невозможна чёткая идеология».
Упомянул в своём послании Горький и Новикова-Прибоя. Больно было читать Алексею Силычу не просто негативные, а крайне издевательские слова о себе:
«По линии идеологической славные литераторы наши сугубо беззаботны и даже более того: некоторые хвастают слабостью идейного вооружения своего. Так, например, в какой-то газетке я нашёл нижеследующее заявление автора „Цусимы“ Новикова-Прибоя:
У меня этого не бывает, чтобы вычёркивать из написанного что-нибудь, хоть строчку… Это вычёркивают те, которые стараются напустить как можно больше идеологии и которым приходится сказать: „Ты с этой, с позволения сказать, идеологией только срамишь Советскую власть“. А у меня идеология в крови и волосах.
О составе крови этого писателя мне, разумеется, ничего не известно, но волос на голове его, мне помнится, не очень много, а судя по приведённым его словам — совсем нет волос».
Надо сказать, что здесь произошло досадное недоразумение. Одно из высказываний Новикова-Прибоя было искажено в «Литературной газете» (1934. 16 января), и получилось, будто бы он заявил, что никогда ничего не вычёркивает из написанного (полный абсурд: все близкие знали, как упорно он работает над каждой страницей своих текстов, перемарывая их не по одному десятку раз). Алексей Силыч разъяснил ошибку (Литературная газета. 1934. 4 марта), газета принесла свои извинения, но, думается, легче от этого Силычу не стало. Тяжело было у него на сердце. Человек, которого он буквально боготворил, к которому испытывал светлое и тёплое чувство благодарности, при каждом удобном случае отзывался о Новикове-Прибое пренебрежительно или уничижительно.
Однажды, как вспоминает Борис Неверов, Алексей Силыч вместе с Марией Людвиговной были на приёме у Горького, на котором Алексей Максимович делился своими впечатлениями о последних произведениях московских литераторов, опубликованных в журналах и вышедших отдельными книгами. С приёма Алексей Силыч вернулся необычайно расстроенным и подавленным. Оказалось, что Горький очень неодобрительно отозвался о «Цусиме». Рассказывая об этом, Алексей Силыч сказал: «Много Алексей Максимович помогал мне, когда в литературе я был „матросом Затёртым“… Спасибо ему за это… А вот „Цусиму“ мою не понял и так опозорил при всём честном народе».
И вот уж где спасал надёжный тыл — семья. Истинная хранительница очага, Мария Людвиговна создавала все условия для того, чтобы Алексей Силыч как можно меньше огорчался. Уж она, как никто, знала, как нуждается её муж в общении, и то, что дом всегда был полон друзей, — несомненно, её заслуга. Как, наверное, она уставала! Только никто никогда никаких жалоб не слышал. В ней удивительно сочетались доброта, приветливость и строгость (прежде всего по отношению к детям, ведь именно на ней лежала ответственность за их воспитание).
Алексей Силыч никогда не позволял себе хандрить, показывать своё плохое настроение. Он всегда был в гуще всех событий, благодаря своей кипучей, деятельной натуре и личной ответственности за всё, что происходит в стране.
В феврале, конечно, тяжеловато было из-за этого открытого письма, а в марте уже нужно было принимать участие в Третьем пленуме оргкомитета Союза советских писателей.
Событий было множество, и практически на всех Новиков-Прибой, по-настоящему популярный писатель из народа, был желанным гостем.
16 апреля. Постановлением ЦИК СССР учреждено звание Героя Советского Союза. Первыми награждёнными стали лётчики, спасшие челюскинцев. Среди них — Водопьянов, Каманин, Ляпидевский… Новиков-Прибой очень ценил лётчиков, многих из них хорошо знал и, конечно, присутствовал на приёме.
1 мая. На Красной площади — военный парад и демонстрация трудящихся. К. Паустовский писал: «На влажных от тумана мостовых плясали танкисты. Они ждали начала парада… На Красной площади демонстранты выпустили почтовых голубей. Они шумно взмыли в стратосферическое небо, где рокотали стаи лёгких самолётов-разведчиков. Десятки маленьких воздушных шаров перепутались с голубями. К шарам были привязаны живые цветы». На трибуне, среди почётных гостей — и известный писатель Новиков-Прибой.
4 мая. На Васильевской улице открылся Центральный дом кино. И на этом мероприятии нельзя было не побывать: «кино — важнейшее из искусств».
13 мая. Первое заседание по приёму в члены Союза советских писателей. Членский билет № 1 выдан А. М. Горькому. Билеты получила первая группа писателей: А. Безыменский, Г. Никифоров, А. Караваева, К. Зелинский, Б. Ясенский, Б. Иллеш, А. Глебов, И. Ильф, Е. Петров, В. Киршон, М. Герасимов, А. Свирский.
А 24 мая на улице Воровского открылся Центральный дом литераторов. Предыстория этого события такова: в начале 1930-х годов московские писатели пожаловались Горькому, что у них нет своего клуба. Горький передал это Сталину. Тот перебрал все здания рядом с Союзом писателей и остановился на бывшем особняке графа Олсуфьева, принадлежащем посольству США.
