Уже в начале 1943 по некоторым признакам можно было предположить, что положение немцев ухудшается. Однажды ночью в их доме остановились двое военных, приехавшие верхом на лошадях. Первое, что удивило в их поведении — это отношение к оружию. Винтовки они занесли в комнату, где ночевали, а пистолеты сунули под подушки. Все привыкли к тому, что немцы обычно беспечно сбрасывали все свое оружие прямо на входе, в прихожей. На следующий день хозяйка отозвала Нонну и сказала ей, что она слышала, как эти двое говорили по-русски, и она уверена, что это советские солдаты, скорее всего, разведчики, а один из них, Сережа, он точно армянин. “Ты можешь с ним поговорить по-армянски”. Нонна испугалась и рассказала маме — что делать? “Вот что, я выйду на улицу, а ты ему скажи, что я ему должна сообщить что-то важное”. Сарра Наумовна рассказала этому человеку, он, действительно, был армянин, их историю и попросила не заговаривать с ними по-армянски. “Немцы еще здесь, а хозяйка, мне кажется, давно подозревает нас в том, что мы не армяне”.
На следующий день после того, как в станицу Тбилисская вошли советские войска, Сарре Наумовне удалось попасть к военному комиссару. Она предъявила хранимый ею денежный аттестат мужа-офицера и попросила помочь ей выехать из станицы. Военный комиссар поднял оставшиеся от немецкой комендатуры документы и, найдя какой-то листок, даже присвистнул: “Да вы, гражданка, просто счастливая. Вот в этом списке вы числитесь как подозрительные и подлежащие ликвидации!” Комиссар тут же выписал временные документы и пообещал отправить их в одном из первых поездов.
Станица Тбилисская не очень большая, не очень многолюдная, однако когда гнали пленных, на выходе из станицы собиралось немало народа. Так было тогда, когда гнали советских пленных, так случилось и сейчас, когда гнали пленных немцев. И жители станицы, не забыв о горе, которое им было причинено немцами, нет, не обязательно вот именно этими, но все же немцами, не забыли и того, что они сами есть люди. И эти люди, и в их числе Сарра Наумовна со своими оставшимися в живых двумя детьми, выносили и раздавали пленным сваренный специально для них суп, горячий настоящий суп.
Но война продолжалась, в том числе и для Нонны. Осенью 1943 она в Грозном поступила в восьмой класс. А в феврале 1944 началась античеченская кампания. Советская власть любила, чтобы все ее действия, даже античеловеческие, были “единодушно поддержаны всем народом”. С этой целью в Грозном по всем учреждениям партийными органами проводились собрания, на которых рассказывалось о том, что все чеченцы оказались предателями, что они переходили на сторону немцев и что “весь советский народ” требует для них наказание.
Такое собрание было проведено и в Нонниной школе, и там же было принято решение об оказании всеми учениками старших классов школы, а школа была восьмилетняя, помощи властям в сохранении имущества выселяемых чеченцев. Подчеркивалось, что это касается, конечно, здоровых учеников. Эта оговорка была необходима для того, чтобы фактическое неравенство среди взрослых сохранилось и для их детей. И действительно, на следующий же день все дети городских чиновников принесли справки о нездоровье. Такую же справку принесла и подруга Нонны, Ирина Вельковская, отец которой занимал видный пост в городском исполкоме.
Из Грозного отдельные группы учеников, возглавляемые преподавателями, развозились по чеченским селам на грузовиках. Очень важно отметить, что учениками-то были девушки 14-15 лет, школа была женской. Группа, в которую попала Нонна, оказалась без взрослого руководителя. Видимо, далеко не все преподаватели горели желанием ввязываться в эту не только неприятную, но и опасную “патриотическую” кампанию. И дети остались одни. И стали невольными свидетелями трагических событий.
После того, как все мужчины села, включая подростков, были собраны на площади и без промедления куда-то вывезены, очередь дошла до женщин с детьми. На сборы не дали, практически, никакого времени — особисты заходили в дом и буквально выталкивали женщин на улицу. Многие из них не успели даже одеть обувь и шли по снегу босиком. Детей, в том числе, новорожденных, кое-как одетых или завернутых в шали, полотенца или просто в тряпки, клали в телеги. И эти телеги в окружении матерей вышли из села3.
Девочки были свидетелями этого торжества справедливости. Они прожили вместе, в одном доме, около недели. Следили за порядком в домах, доили коров, а вечерами дрожали от страха, что к ним могут заглянуть кое-кто: ведь захватить всех чеченцев сразу, за одну акцию, органам НКВД не удалось. Положение усугублялось тем, что девочки были голодными — у них не было продуктов питания, организаторы и об этом не позаботились. Что-то надо было предпринимать. И вот тут Нонна, по характеру совсем не лидер, неожиданно даже для себя, сказала, что дальше им оставаться в таком положении невозможно и надо возвращаться домой. С ней согласились. Они вышли на линию телеграфных столбов и, не совсем уверенно выбрав одно из двух возможных направлений дороги, двинулись в путь. Их достаточно спокойное продвижение только один раз было нарушено. Неожиданно они услышали цокот копыт, и Нонна, как настоящий командир, приказала всем улечься за придорожными кустами. Отряд конников проехал мимо, не заметив девушек. Скорее всего, на их счастье. Через некоторое время они вышли на заставу, уже на окраине Грозного. Начальник заставы, узнав об их истории, приказал накормить голодных и сказал “Какие же вы умницы, девочки”.
На общем собрании учащихся директор и секретарь комсомольской организации объявили, что их школа отмечена как активный участник в большом государственном деле — реализации на Северном Кавказе мудрой сталинской национальной политики. Но основное время оба докладчика уделили более важному делу — поношению дезертиров, не оправдавших доверия партии и правительства. “А ведь среди них были и комсомолки...”
.Еще во время болезни бабушки Миша с Таней определили день свадьбы, и во Дворце бракосочетаний им назначили время регистрации. Я не помню, когда у них состоялись защиты дипломных проектов, но помню, что интервал между защитой и свадьбой они выбрали минимальным. Свадьба должна была состояться 12 марта. В обсуждении этого события принимала участие тогда уже плохо себя чувствующая Сарра Наумовна, и она категорически потребовала, чтобы свадьба состоялась в назначенный день независимо от ее состояния. Но вот за три недели до свадьбы Сарра Наумовна умирает. Что делать? Не помню кто, но, наверняка, здравомыслящие люди говорили, что свадьбу надо перенести, ведь не прошел даже месяц после смерти близкого человека, какая тут может быть радость. Но Нонна, чувствуя нежелание молодых смещать это событие, напомнила, что мама очень просила из-за нее не срывать свадьбу. Свадьба состоялась. Собралось много людей, друзья молодых и наши друзья, родственники из Ленинграда, Москвы и Ростова. Молодые после свадьбы отправились в свою уже собственную квартиру, на Искровский проспект, а Нонна на следующий же день с острым сердечным приступом оказалась в больнице.
