Два сильных центра существовали в Русском государстве: Новгород на севере и Киев на юге. Постепенно роль государственного переходила на юг – в Киев, захваченный, как мы уже видели, Олегом. И это решило национальную судьбу Руси. Киев был славянским городом со славянским окружением. Новгород был также в основном славянским городом, но в окружении сельского населения, состоявшего из славян и финно-угров. Последних, возможно, было даже больше, чем первых. Но решали все города, ставшие усиленно развиваться. В результате славянский язык (вернее, восточнославянский, разговорный и деловой, и церковнославянский, по происхождению своему староболгарский) естественно стал языком Киевского государства. На русьском языке говорили князья, сохранявшие только в отдельных случаях норманнские имена (Олег, Ольга, Ингварь – Игорь), на русском языке велись летописи, писались литературные произведения, на церковнославянском молились и писались возвышенные сочинения. В союзе восточнославянских и финно-угорских племен с самого начала, при всем равноправии племен, перевес получили славяне – перевес культурный и государственный. То, что князья никак не ущемляли права неславянских племен, явилось великим благом для государства, воспитало у славян исконное чувство дружелюбия к другим народам, в соседстве с которыми они жили и в пределах государства и в окружении этих народов, а когда на южных границах Руси появились племена тюркского происхождения, войны с ними носили скорее междоусобный характер, чем национальный. Так было первоначально – до появления на юге сильных национальных объединений тюрков, а затем монголо-татар.
Для современной русской советской культуры не случаен интерес к художественному наследию Древней Руси. Здесь особенное значение имеют отдельные стороны искусства Древней Руси, ответившие потребностям ее бурной истории и национальному подъему: ее стремление к монументальности содержания и форм, чувство величия мира и чувство возвышенного, ощущение связей всех и всего с судьбами мира, способность подниматься над узкими интересами одной национальности до осознания своего единства со всем человечеством.
Подлинное освоение культуры прошлого не терпит подражательности. Оно требует творческого преобразования ценностей прошлого, точного понимания этого прошлого.
Своеобразное и индивидуальное лицо культуры создается не путем самоограничения и сохранения замкнутости, а путем постоянного и требовательного познавания всех богатств, накопленных другими культурами и культурами прошлого. В этом жизненном процессе особое значение имеет познание и осмысление собственной старины.
Обращение новой русской культуры к культуре Древней Руси началось тогда, когда культура Древней Руси окончательно отступила в прошлое в результате Петровских реформ и решительного поворота к Западной Европе в XVIII веке. Но это обращение было «донаучным». Ранние славянофилы стремились вернуться к Древней Руси, понимая ее недостаточно и ограниченно.
Древнюю Русь искали только в живых остатках прошлого: в общинно-патриархальном быте крестьянства, в одеждах и домашнем быте купечества и старообрядцев, в религиозности современной им церкви.
Эти поиски Древней Руси в живых остатках привели к характерным искажениям представлений о ней.
От Древней Руси, естественно, оставалось лишь косное, неизменяемое. Отсюда косность и неподвижность казались характерными свойствами древнерусской культуры вообще.
Остатки Древней Руси обнаруживались лишь в низших слоях современной славянофилам России, и поэтому культура Древней Руси представляется как культура, близкая крестьянству и не разграниченная социально.
И. В. Киреевский писал: «…этот русский быт, созданный по понятиям прежней образованности и проникнутый ими, еще уцелел, почти неизменно, в низших классах общества: он уцелел, – хотя живет в них уже почти бессознательно, уже в одном обычном предании…» («О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России (Письмо к гр. Е. Е. Комаровскому)». – Полн. собр. соч. И. В. Киреевского в 2 томах, т. I. M., 1911, с. 203). Ср. ниже: «И князья, и бояре, и духовенство, и народ, и дружины княжеские, и дружины боярские, и дружины городские, и дружина земская, – все классы и виды населения были проникнуты одним духом, одними убеждениями, однородными понятиями, одинакою потребностию общего блага» (там же, с. 206).
Оставалось от Древней Руси по преимуществу то, что не было затронуто европейской культурой, и поэтому Древняя Русь воспринималась как замкнутая, «китайски обособленная» и отделенная от Запада Великой Китайской стеной.
Больше всего остатков Древней Руси дожило в новой России от XVII века, и поэтому именно XVII век вытеснил собой в представлениях о Древней Руси все остальные века. Любую эпоху Древней Руси художники и писатели рядили в одежды XVII века, обставляли архитектурными формами XVII века, бытом XVII века, нравами XVII века. XVII век оказался той эпохой, в формах которой были канонизированы представления о всех семи веках Древней Руси в целом.
При этом казалось, что древняя Россия «не блестела художествами» (И. В. Киреевский. В ответ А. С. Хомякову. Там же, с. 118).
Эти представления о Древней Руси широко проникли в литературу, изобразительное искусство, драму, оперу и даже в архитектуру второй половины XIX века (в так называемый ропетовский стиль). Они сочетались с официальной идеологией и идеями национальной нетерпимости.
Но наука никогда не могла быть славянофильской и не могла мириться с этими обывательскими представлениями о Древней Руси.
Научное представление о Древней Руси, создававшееся в результате широкого фронта открытий и исследований начала и всей первой половины XX века, решительно разрушало эти представления о Древней Руси.
В результате открытий и исследований XX века Древняя Русь предстала не как неизменное и самоограниченное семивековое единство, а как разнообразное и постоянно изменяющееся явление.
История древнерусского зодчества – это история коренных смен стилей, и в отдельных областях Руси, и в ее целом. Это история ее разнообразных связей, взаимодействий и история разнообразных архитектурных форм, различного понимания образа отдельных зданий и целых ансамблей.
История древнерусской живописи позволяет по признакам стиля определять памятники живописи с точностью до полустолетия и видеть различные местные школы: не только, скажем, новгородскую, московскую, тверскую, но даже кашинскую или каргопольскую.
История древней русской литературы столь же разнообразна и пестра, несмотря на все присущие ей общие черты и объединяющие все ее произведения единые типологические признаки.
Резкие социальные различия сказываются в культуре Древней Руси, как и в культурах других стран.
Древняя Русь – это целый мир, мир с широкими культурными связями и сложными процессами развития, разнообразившими ее лицо по векам и областям.
И вместе с тем Древняя Русь была полна поисков и устремлений. В ней жила неудовлетворенность своим настоящим: верный признак жизнеспособности и жизнедеятельности. В ней жила боль по поводу социальной несправедливости, жила скорбь по поводу народных бедствий, жила великая совесть. В ней не было ни самоудовлетворенности, ни благодушия. Вопросы, поднимавшиеся в ее публицистике, были для своего времени самыми острыми, самыми основными, всеобъемлющими. Они не ограничивались мелкими бытовыми неурядицами. Публицистов, писателей, художников волновали коренные вопросы мировоззрения и мироустройства. И в этом смысле художественное наследие Древней Руси зовет не к подражанию своему статусу, а требует творческого усвоения своих устремлений.
Бессмысленно механически подражать тому, что само было полно неудовлетворенности и искало разрешений в будущем.
Культура обладает своим объединяющим ее стилем. В этом стиле всякое ценное явление прошлого должно найти свое творческое и органическое применение. Но самое главное состоит в том, что познание культур других народов и культур прошлого обогащает культуру, поднимая ее уровень, расширяя ее базис, делая ее еще более многообразной и гибкой, увеличивая ее общечеловеческую значимость.
Последнее особенно важно: человеческие ценности, заключенные в культуре, должны быть как можно более многообразными и охватывать собой самый широкий круг достижений человечества. Чем больше культура вбирает в себя, тем больше она отдает.
В моих «Заметках о русском» сделана попытка описать как бы народный идеал русских – их лучшие качества, как они представляются самим русским. Сейчас для меня ясно одно серьезное упущение в «Заметках». Говоря о «лучшем» для характеристики русских (лучшее всегда выделяется в историях искусств или историях литератур, и именно по нему судится и об искусстве и о литературе), в «Заметках» ничего не говорится о тех вершинах, которые существуют и в самих вершинах – в искусстве, в литературе, в философии, в национальных особенностях религии.
