В весеннем Ташкенте они сгоняли нулевую ничейку с «Шахтером». Но дальше в четырех серьезных городах — Ростове, Кишиневе, Киеве и Алма-Ате — набрали восемь очков из восьми. Лучше них стартовали только тбилисские динамовцы, чьи очки, правда, считать по весне находили плохим футбольным тоном.
Тбилисским «Динамо» руководил Михаил Якушин, потерявший, однако, должность после столь удачного начала. «Михей» из-за чего-то поссорился с грузинским начальством — вероятно, задел их самолюбие своей непререкаемостью. Но заменили великого тренера — с изуверской логикой — тоже на русского специалиста из Москвы, на человека, который накопленного Якушиным не растранжирил бы. На Гавриила Качалина. Но Качалин на первых порах не оправдал ожиданий. Там же в столице, где распростились с Михаилом Иосифовичем, московские динамовцы наказали одноклубников за отставку своего бывшего вождя. Новоиспеченные лидеры проиграли 1:3. И дальше посыпались. «Молдове» проиграли. Дома едва-едва не потерпели поражение от «Кайрата» — Месхи сквитал счет на последней минуте. Перед матчем с московским «Торпедо» продули «Шахтеру».
А «Торпедо» после небольшой заминки: проигрыша в Баку, поражения в Москве от ЦСКА и ничьей в Горьком — двенадцать матчей провело, не теряя больше, чем очко.
49
Мы приехали в Мячково накануне игры с тбилисским «Динамо».
Я впервые попал на базу футбольной команды — и не предполагал, что обстановка сосредоточенной умиротворенности, спокойной доброжелательности по отношению друг к другу, дружелюбие внутри тренерского штаба складываются далеко не во всяком сезоне.
Что команда — в порядке. Но поддержание такого порядка и в дальнейшем — вопрос вопросов.
В автобусе нас сопровождал представитель комсомола завода по имени Пармен — я потом много лет его не встречал, а позже увидел по телевизору: что-то он делал в Центризбиркоме. Пармен и был инициатором нашего приглашения в Мячково. Позвали не артистов, а тех, кто, может быть, сумеет развлечь интеллектуально, не слишком задевая психику. Такая вот развлекательная, хотя и в меру, терапия.
Футболисты сели перед нами на расставленные в два, а может быть, в три, учитывая узость помещения, ряда венские стулья. Теперь я понимаю, что расселись они согласно тому положению, какое занимали в команде. В первый бы ряд игрок не из самых ведущих не полез. Помню, что Щербаков — изображающий некоторую пресыщенность жизнью блондин — и сидел в центре первого, конечно, ряда. Но Иванов и Воронин были как бы над иерархией. Воронин в тот наш первый приезд вообще держался отчужденно — и в своей плакатной положительности, несколько иностранного, что тогда казалось неожиданностью, толка, мне и понравился меньше других, выражавших некоторую заинтересованность тем, что мы им излагали. Больше всех меня интересовал — и больше всех мне понравился — Валентин Иванов. Он держался всех свободнее, с веселой простотой, хотя мне показалось, что сувенирность такого рода простоты им осознается, он ею одаривает людей, достойных в данный момент приязненного к себе отношения. Задачи АПН ему вряд ли были доподлинно известны (как, впрочем, и мне, новичку, преувеличивающему безобидность нашего заведения). Но он понимал, что представляем мы прессу, не ведомственно-физкультурную, типа «Советского спорта», а иного порядка, приближенного к несуществующей в Советском Союзе, но всем известным людям немного недостающей светской жизни. Иванов непринужденно предъявлял нам свой образ великого и одновременно простого, простецкого даже человека спорта. Валентин Козьмич очаровал нас и тем, что делал вид, будто он, как человек тоже наделенный информацией, недоступной его коллегам, на этой встрече скорее с нами, чем с ними. Он очень помог нам. Некоторые из футболистов попытались поначалу изобразить пренебрежение все повидавших людей к неопределенной теме нашего разговора. Но заметив, что капитан команды изображает, наоборот, благодарного слушателя, немедленно подладились под его манеру вести себя с нами. В закатанных по колено тренировочных штанах первая фигура отечественного футбола выглядела ладно, по-спортивному элегантно. Он произвел на меня впечатление бесспорно самого главного человека в «Торпедо». Тренеры в тот визит мне даже не запомнились.
Иванову еще не исполнилось тридцати. Он был лучшим в стране футболистом. Осенью по итогам сезона газетчики большинством голосов предпочтут ему двадцатипятилетнего Воронина. Но пока влияние Кузьмы на команду ощущалось сильнее. Опытом великого игрока он уже почувствовал, что команда зацепилась за обещающую игру — и сейчас важнее всего не спугнуть необходимое настроение. И своим утрированным демократизмом он работал на атмосферу, представляясь человеком с легким характером, вверившим себя общественному руслу. В семье Ивановых ждали прибавления. Лида готовилась стать матерью второго ребенка — Ольги, впоследствии ставшей балериной Большого театра. И мне запомнился встревоженный муж (Лидии Гавриловне чего-то нездоровилось), говоривший с ней по единственному на базе телефону, сидя на скамейке в трусах и майке — предстояла тренировка на поле, расположенном неподалеку от дачи, в лесу… А про нас, отговоривших, уже забыли — мы ждали возле крыльца автобус, который должен был отвезти нас из кажущейся футбольной идиллии в служебную, шумную, конфликтную Москву.
На матче между «Торпедо» и тбилисским «Динамо» я испытал совсем новые для себя чувства, связанные с новыми знакомыми, вышедшими на поле. Это и сравнимо с обычными болельщицкими эмоциями, и не сравнимо. Мне показалось, что в переживаниях за тех, с кем знаком, больше тревоги за благополучный исход состязания. Люди, которых теперь знаешь, представляются более уязвимыми — словно ты сам со своим футбольным умением выходишь перед публикой — и боишься оскандалиться. Словом, никогда я так не нервничал, как на календарном матче между московскими торпедовцами и тбилисскими динамовцами. Грузинам я симпатизировал — и не очень расстроился, что сыграли вничью. Благодарен был Борису Батанову, что он забил-таки гол. Конечно, знать бы, что потерянного очка как раз и не хватит в борьбе с «Динамо» за первенство, ничья бы на своем поле огорчила сильнее.
Вечером в ресторане ВТО я увидел через столик от нашего двух торпедовских игроков — Мещерякова и Соловьева. До этого вечера в богемном застолье я, зачастивший в ресторан после поступления на службу в АПН — поскольку ресторан после пожара не стали восстанавливать, сделав на его месте бутик, или, как там это теперь называется, напомню, что находился он на Пушкинской наискосок от здания Агентства, — замечал обычно только одного футболиста: Мишу Посуэло, перешедшего из «Торпедо» в «Спартак». В неблагоприятном для торпедовцев сезоне шестьдесят третьего испанец Миша (Немесио) играл успешнее, чем когда-либо, и забил тринадцать голов. Но чем-то он не устраивал Иванова — и в шестьдесят четвертом, сыграв за «Торпедо» лишь дважды, перешел в «Спартак», что в начале сезона могло выглядеть и «повышением». Во всяком случае, спартаковец Посуэло принимался в ресторане со всем почтением. Но и наши Мещеряков и Соловьев не выглядели здесь случайными людьми. Я еще подумал тогда, что в амплуа светских торпедовских людей они вдвоем вполне заменили Мишу. Вообще, как ни критикуй футболистов за тягу к публичным выпивкам, они известную пользу приносят. Футболисты, умеющие вести себя на публике, состоящей из людей искусства, освежают имидж команды. «Торпедо» не имело и в самые знаменитые свои сезоны такой аудитории, как у «Спартака» и «Динамо», и всегда нуждалось в ее расширении. Но истинная болельщицкая аудитория не столько количество, сколько качество — пусть и покажется такое утверждение парадоксом. Клуб должен привлекать на свою сторону влиятельных во всех отношениях людей — людей, за которыми радостно пойдет толпа. Жаль, что люди такие крайне редки — и чем дальше, тем реже они встречаются. Хотя, кажется, что богатых и знаменитых становится все больше.
