Москвич Мещеряков как футболист стал известен в Ленинграде, где свел дружбу с известными людьми, увлекавшимися футболом, с артистом Кириллом Лавровым, в частности. Соловьев был сам по себе очень артистичен и с подвешенным языком. Судьбы их сложились до контраста по-разному: Мещеряков очень скоро после завершения футбольной карьеры горько спился, рано умер, а Соловьев стал и заслуженным тренером по хоккею, и видным деятелем в руководстве «Динамо», и дослужился до полковника. Когда в семидесятые уже годы Володя Мещеряков очутился в ЛТП, он в отчаянии, что забыт всеми и брошен, позвонил оттуда Славе Соловьеву. И тот немедленно откликнулся — и, мало того, привез в профилакторий Эдика Стрельцова, что стало незабываемым событием в жизни исправляемых трудом алкоголиков.
50
Хрущевское десятилетие ознаменовано было еще одной футбольной казнью. Я, конечно, не сравниваю тюрьму с тренерской отставкой. Но всякое уворованное у спортсмена время — если учесть, как мало отпущено этого времени на активную деятельность, — преступление со стороны тех, кому судьбы талантов отданы в подчинение. Как-то в Кисловодске Бесков вспомнил при мне про то свое отлучение от сборной — и я поразился: как же глубоко и неизлечимо болит в нем нанесенная ему тогда рана. Мы разговаривали зимой восемьдесят седьмого года — Константин Иванович все уже всем доказал, никто не ставил под сомнение тренерское его величие. Но ему по-прежнему было жаль тех невоплощенных возможностей, какими располагал он в свои цветущие сорок четыре…
Бесков взялся в шестьдесят третьем году готовить команду к чемпионату мира шестьдесят шестого. Кубок Европы он, не сомневаюсь, надеялся выиграть. Но выиграть как промежуточный финиш. Он предполагал и всем давал понять, что блеск и триумф главного усилия впереди. Есть еще время помедлить — так и эдак разложить пасьянс.
Летом шестьдесят четвертого года у него уже сложилась команда без видимых уязвимых мест в составе… Если кого и не хватало, то разве что Стрельцова. И не только потому, что Эдуард гениальный и лучший. Но и потому, что в концептуальность мечты Константина Ивановича о центре подобной мощи в атаке никто выразительнее Стрельцова не вписался бы. Правда, когда Эдик вышел в шестьдесят пятом году на поле, мы увидели другого Стрельцова. Стрельцова, круче повернутого к футболу высшей математики — способности комбинировать, выстраивая перспективу из множества ходов, совершаемых в зависимости от его пасов разными по игровому складу людьми. Но в шестьдесят третьем Эдуарду было все же двадцать пять, а не двадцать семь — и про мощь в прошедшем времени никто бы и не заикнулся. А кроме того, и преображенный временем Стрельцов никак не мог быть лишним для Бескова. И по тому, как складывалась игра в Мадриде, когда мяч впереди следовало бы подержать подольше, конечно, необходим был только Эдик.
На новоотстроенном стадионе «Сантьяго Бернабеу» в Испании — в присутствии Франко — советская сборная не могла быть фаворитом. Тем более у рефери, которому сулили золотые горы за потворство хозяевам.
К тому же сказался и недостаток Константина Ивановича — нерешительность в определении состава именно на решающие игры (он и через восемь лет в Глазго на том же погорел, хотя, будем откровенны: ему прежде всего не повезло — и в том, и в другом случае).
Бесков решил играть с пятью защитниками. А проиграли за шесть минут до конца, когда Шустиков ошибся — и не мог, наверное, не ошибиться, играя на позиции правого защитника, которая никак не с ноги ему была. Мяч попал торпедовцу в бок на такой высоте, что ни принять его Виктору не удалось, ни обработать, ни подальше отбить. Мяч срикошетил — и лег точно на ногу Лапетре, а тот немедленно отпасовал Марселино под удар в прыжке головой…
Но игра в финале складывалась все равно на равных — и быть вторыми в Европе нам до конца века удалось всего один раз еще. И при всей досаде стыдиться за такой финал не приходится. И кто же из нас, увлекавшихся в те времена футболом, сможет забыть, как играла сборная два лета подряд, собирая в Лужниках по сто с лишним тысяч зрителей? Какую уверенность в своих футболистах тогда мы испытывали… Времена тупо суровели — от иллюзий якобы оттепели ничего не оставалось. Мы опять мрачно отодвигались назад. И футбол на международном уровне, доступный нашим соотечественникам, разрешал и нам, не футболистам, надеяться, что не все потеряно — и не только на одно творчество крепостных мы обречены.
И опять кто-то — называли Аджубея, не знаю уж, так оно было или не так, но Ильичев, не сомневаюсь, и тут подсуропил — настучал Никите Сергеевичу, что проигрыш на глазах у Франко имеет конкретного виновника. И, как всегда, полетела самая талантливая голова. Снова отставание на порядок обеспечили нам умники со Старой площади (адрес ЦК). Снова футбол подставили под гнев ничего в нем не смыслившего Хрущева.
…В следующий приезд наш в Мячково я смотрел на игроков сборной, в том числе и на виновника поражения — Шустикова, как смотрели тогда на спустившихся с небес космонавтов. Из виртуального пекла (игру со стадиона «Сантьяго Бернабеу» транслировали, не произнося имени Франко, если даже и попадал он в кадр) они ступили на дачную землю торпедовской базы — и доступны были общению с простыми смертными.
51
Первый круг закончили, победив «Спартак» со счетом, который входит в историю взаимоотношений клубов, — 5:0. Становилось понятным, что ни «Спартак», ни «Динамо» — динамовцев даже чемпионство не примирило с чужаком Пономаревым, и в третьем сезоне игроки пришли в противоречие с «Ушерой», как они неблагодарно и непочтительно прозвали великого бомбардира «Торпедо», — вряд ли в нынешнем сезоне претенденты на что-либо стоящее. Армейцы играли ровнее, чем они. И за честь Москвы предстояло постоять в первую очередь торпедовцам. Замечу, что столичные клубы чужды землячества. Когда во втором круге торпедовцы с колоссальным трудом и уже с минимальным счетом сумели снова выиграть у «Спартака», спартаковский тренер Никита Симонян кричал в судейской, что ради непременной победы московской команды засуживают их клуб — клубный престиж он готов был отделить от московского.
Возможность вернуть себе чемпионское звание заметно сковывала наших друзей-торпедовцев. Состав, казавшийся оптимальным для ненатужного лидерства, ближе к финишу обнаруживал несовершенства, ставившие под сомнение вероятность окончательной победы. Тренер Марьенко дал Иванову неделю отдыха. Но без Кузьмы «Торпедо» и в играх с заведомыми середняками побеждало на пределе усилий. Марьенко стыдил своих футболистов в раздевалке: «Что же мы без Иванова вообще ничего не значим?»
