Ознакомительная версия.
В том, что режим окончательно утрачивал контроль над положением в стране, были убеждены не только деятели демократической оппозиции, но и те, кого в Испании левые журналисты называли в тот период «цивилизованными правыми». Еще в начале года известный адвокат О. Альсаго, один из создателей политического клуба «Тасито», который объединил многих столпов испанского истэблишмента, претендовавших на титул «либералов», заявил, что «режим окончательно утратил контроль над ситуацией в стране»[537].
Круги, отражавшие настроения испанской буржуазии, выросшей и окрепшей в результате экономического скачка 60 — начала 70-х годов, в результате которого Испания вышла на десятое место в мире[538], давно уже были готовы заплатить за вступление в ЕЭС ценой отхода от режима диктатуры и приближения к «демократизации» западного образца.
Португальские события, и особенно тот поворот, который произошел в этой стране после нейтрализации сдвига вправо, в результате чего ускорились темпы проведения национализации португальской промышленности и аграрной реформы, встревожили эти круги и укрепили в стремлении «канализировать» процесс либерализации в приемлемое для них русло.
В том, что «революция в Португалии встревожила испанские власти», были убеждены многие. О. Альсаго в интервью журналу «Der Spiegel» поведал о весьма распространенном в Испании тех дней впечатлении, что «полиция напугана тем, что она может разделить судьбу своих португальских коллег»[539]. В американской и западноевропейской прессе известное распространение получила точка зрения, что события в Португалии стали катализатором политической жизни Испании.
Возможно, эта оценка нуждается в известной корректировке, если иметь в виду весь испанский политический спектр. Но те круги, о которых шла речь выше, сходились во мнении: резкая поляризация политической жизни Португалии и явный сдвиг влево явились следствием того, что «либерализация», как они ее понимали, там началась слишком поздно и проводилась «сверхосторожно». Отсюда делались и соответствующие выводы, касающиеся прежде всего выработки тактики, способной предотвратить поляризацию политической жизни Испании. Однако Франко вопреки многообразному давлению, включая и осторожные советы его ближайшего окружения, в том числе и некоторых членов семьи, побуждавших его уйти в отставку, постарался, как и встарь, оседлать ситуацию испытанным методом.
Правительство обнаруживало явные признаки растерянности. Ариас Наварро, и давая интервью американским журналистам, и выступая в кортесах, не скупился на заверения, что предложенная им программа либерализации — только первый шаг, что настало время перехода от режима личной власти к конституционному режиму[540]. Но, по-видимому, этот переход мыслился не иначе, как осторожные шаги верхов при пассивном ожидании всех прочих. Во имя этого 25 апреля было введено чрезвычайное положение в провинциях Бискайя и Гипускоа сроком на 3 месяца, конфисковывались тиражи общественно-политических журналов за нежелательные для режима публикации, полиция открывала огонь по бастующим, арестовывались рабочие, студенты, преподаватели и священники.
В отношении мер, направленных против левой оппозиции — студентов, с каждым днем активизировавшегося рабочего движения и, особенно, «сепаратистов», неизменно проводилась жесткая линия подавления, авторство которой, не без основания, приписывалось каудильо. Достаточно вспомнить, с какой решимостью он отклонил все просьбы внутри страны и вне ее об отмене смертной казни каталонских «сепаратистов» — анархистов Сальвадора Пиуг Античи и Ганса Чеза. Они были подвергнуты средневековой казни — удушены гарротой.
В Европе и США пристально следили за развертыванием антифранкистского движения, принявшего уже в 60-е годы массовый характер. Поддерживая центристские и правоцентристские группировки, Вашингтон, используя широкий спектр воздействия, стремился не допустить переход к гегемонии левых в разнородном блоке оппозиционных антифранкистских сил.
31 мая 1975 г. президент США Дж. Форд, совершавший европейское турне, посетил Мадрид и встретился с Франко. Две недели спустя заместитель директора ЦРУ Уолтере Верной имел продолжительную беседу со смещенным в июне 1974 г. начальником Центрального штаба Диасом Алегриа, другом Хуана Барселонского, накануне возвратившимся из поездки по стране. Вернону Уолтерсу было известно, что во время этой поездки Диас Алегриа встречался с представителями различных течений оппозиции, включая и социалистов[541]. Это соответствовало давней традиции ЦРУ в период кризисных ситуаций вступать в контакт с «будущим правительством» или с теми, кто составит со временем его опору. А чтобы прийти к выводу о том, что радикальные перемены, о чем так много говорили и писали в стране и за рубежом, неотвратимо и стремительно приближались, не требовалось особых источников информации, дня этого достаточно было сведений, почерпнутых из испанской и иностранной прессы.
«Франкизм сплотил против себя двух главных социальных антагонистов: крупный капитал и трудящихся. Те и другие считают, что режим стал основным препятствием на пути экономического прогресса и что его должна сменить новая форма политической власти, более современная, более соответствующая условиям нынешней Испании и ее положению среди европейских стран»[542], — к этому выводу пришел профессор Мадридского и Калифорнийского университетов X. Видаль Бейнето.
И отдавать явное предпочтение только тем, кто представлял крупный капитал, игнорируя тех, кого Видаль Бейнето называл трудящимися, было по крайней мере недальновидно. И могло сорвать все планы мирного перехода к демократии. Среди тех, кто отдавал себе в этом отчет, был Хуан Карлос.
Труднее всего было установить контакт с генеральным секретарем Коммунистической партии Сантьяго Каррильо. Рассказывает король: «Когда я был приглашен шахом Ирана на празднества, посвященные 2000-летию персидской монархии, я был представлен Чаушеску. Чаушеску (совершенный безумец) сказал, что знает очень хорошо Сантьяго Каррильо». Тайно от правительства и даже многих своих сподвижников Хуан Карлос, тогда еще Принц Испании, направил в Бухарест своего друга М. Прадо-и-Колон де Карвахаля с посланием, в котором просил Чаушеску передать Каррильо, что «Дон Хуан Карлос де Бурбон, будущий король Испании, намерен признать, когда взойдет на трон, Коммунистическую партию Испании, так же как и другие политические партии».
Прошло несколько дней, и в Мадрид инкогнито прибыл румынский дипломат. Ответ гласил: «Каррильо не пошевелит пальцем, пока не станете королем. Затем не должно пройти много времени для осуществления Вашего обещания легализовать партию». По признанию Хуана Карлоса, он «свободно вздохнул за долгое время»[543]. Он верил, что Каррильо выполнит свое обещание и не выведет массы на улицу, если Хуан Карлос будет верен своему слову. Это был компромисс, нелегкий для обеих сторон — убежденного республиканца С. Каррильо и не испытывавшего ни малейших симпатий к коммунистам Хуана Карлоса, но этот компромисс мог избавить Испанию от пролития крови в период перехода от авторитаризма к демократии.
Ознакомительная версия.
