28
Ср. знаменитое описание языковской жженки: «Когда могущественный ром // С плодами сладостной Мессины, // С немного сахара, с вином, // Переработанный огнем, // Лился в стаканы-исполины», тогда «мы, бывало, пьем да пьем, // Творим обеты нашей Гебе, // Зовем свободу в нашу Русь, // И я на вече, я на небе! // И славой прадедов горжусь» (Языков: 184).
Ср. знаменитые рылеевские завтраки, описанные впоследствии А. С. Пушкиным в десятой главе «Онегина». По словам Рылеева, «русским надо русскую пищу» (цит. по: Лотман, Погосян: 36).
Возможно, что Пушкин весело обыграл в этом стихе русскую пословицу «Киселю да царю всегда место есть» (Даль: II, 110), то есть посмеялся над «всеядностью» старшего поэта. «Кисельные» каламбуры, очевидно, нравились Пушкину. Позднее, в письме к А. И. Тургеневу от 7 мая 1821 года, поэт напишет о кишиневской жизни, что «здесь такая каша, что хуже овсяного киселя». Знаменательно, что именно в этом коротком письме Пушкин обещает адресату, «христолюбивому пастырю поэтического нашего стада», привезти в Петербург «Гавриилиаду» (Пушкин: XIII, 29). Соседство с овсяным киселем воистину опасное…
Здесь и далее ссылки на протоколы Общества даются по сайту: «Протоколы заседаний ВОЛСНХ: указатель» — httn://www.lib.pu.ru/rus/Volsnx/protokol.html Ó Saint-Petersburg State University Scientific Library, 1999–2002.
Ср.: «Измайлов — может быть, первый из представителей „высокой литературы“ — начал воспринимать быт не только как объект сатиры, но и как объект эстетического любования» (Проскурин: 195; см. также характеристику эстетической программы Измайлова на с.196 и далее).
О «германических» интересах и ритмических экспериментах Востокова см. в статье В. Н. Орлова в: (ИРЛ: 215–217). Востоков был предшественником Жуковского и Гнедича в освоении гекзаметра (переводы из Клопштока; см.: РП: 492).
Напомним, что в том же самом письме к А. И. Тургеневу, в котором сообщалось о переводе «Овсяного киселя», Жуковский говорил, что поэзия «должна иметь влияние на душу всего народа», ибо она «принадлежит к народному воспитанию» (ПЖТ: 163).
О сходстве — по крайней мере, внешнем! — рассуждений Жуковского о поэзии «для всего народа» с взглядами членов Союза благоденствия см.: Иезуитова: 161.
В плане переводов из немецкой поэзии 1817 года Жуковский точно выразил универсальность и телеологичность «аллеманского цикла» Гебеля: «Hebei: Weltsystem для поселян» (цит. по: 11, 498).
Мы полагаем, что гебелевские «христианизированные идиллии» сыграли важную роль в формировании позднейших эстетических взглядов Жуковского (ср. оппозицию «языческое — христианское» в статье 1845 года «О меланхолии в жизни и в поэзии»; см.: Виницкий 1997: 125–168).
И потому его пародия — только пародия в отличие от действительно новаторской вульгаризации поэтического языка, предложенной Катениным.
Эту сказку-балладу Жуковский имел в виду в своей арзамасской речи 24 декабря, когда говорил о том, что у него в Дерите родился еще один черт-немец (Арзамас: I, 383–384). Ср. здесь репутацию Жуковского как «чертописца».
Вацуро считает, что в финале пародии Сомов обращается «к ходячему примеру простонародности — сказке о „мужичке-ноготке“, на которую ссылался Глаголев в своем печально знаменитом отзыве о „Руслане о Людмиле“» (С. 127).
Вацуро указал на то, что автограф «Соложеного теста» находится рядом с выписанным Сомовым от руки стихотворением Жуковского «Рыбак», вскоре ставшим объектом не менее едкого разбора. В письме к П. Л. Яковлеву Измайлов рассказывал об ответе Сомова Н И. Гречу, упрекнувшему его за резкую критику Жуковского «в недостатке вкусу». «Греч назвал его моською („Ай, моська! Знать, она сильна“ и пр.)». «Пусть я моська, — возразил Сомов, — однако не из тех, которые лижут задницы» (Поэты 1820–1830: 721).
«Ни одно место Павловского сада, — писал в своем путеводителе по Павловску П. Шторх, — не представляет столько удобств для семейственных празднеств, как именно ферма, с ея обширным двором и красивым лугом» (Шторх: 36).
Позднее уход за коровами был поручен воспитанницам Воспитательного дома.
Ср. также изящное изображении Фермы Марии Феодоровны, сделанное Жуковским в 1823 году и опубликованное в книге «Шесть видов Павловска, срисованных с натуры В.Ж., оконченных и выгравированных Кларою в Дерите» (СПб., 1824) (этот же рисунок воспроизведен в «Путеводителе…» Шторха 1843 года). Заметим, что Жуковский был частым гостем «завтраков» на Ферме (см., в частности: Русский архив 1901. С. 72).
Культ сельского хозяйства отразился и в просветительской деятельности государыни: по ее инициативе были открыты Школа практического земледелия и Училище ботаники и садоводства, находившиеся под ее патронажем…
Давно замечено, что «немецкое направление» эстетической программы Жуковского, ставшее очевидным приблизительно с 1816 года, было в значительной степени связано с художественными пристрастиями хозяек «малого двора» (вначале Марии Феодоровны и великой княгини Анны Павловны, а потом Александры Феодоровны). В свою очередь, «никто лучше Жуковского не мог служить посредником между немецкою словесностью и русским двором» (Жуковский 1999: 61). Более того, по словам Карла Зейдлица, самое «присутствие славного русского поэта при дворе немало содействовало тому, что в высшем обществе стали более, чем прежде, заниматься русскою литературою и говорить на отечественном языке» (Там же). В известном смысле «вкус русской речи», привитый высшему обществу Жуковским, рождался в результате перевода немецких произведений, нравившихся августейшим немкам. Стоит, однако, добавить, что русофилия «малого двора» сама была производной немецкой раннеромантической идеологии (симптоматично, что до Жуковского лектором Марии Феодоровны был поэт Ф. Клингер — друг Клопштока и Гете).
