В эту минуту порыв ветра качнул открытую оконную форточку, и на ее черном стекле расплылись крупные капли дождя. Полбин спросил:
- Что это - фронт или циклон?
И сам себе ответил: - Фронт. Ломается погодка.
Легким шагом он прошел по чисто вымытым половицам, открыл дверь и приказал дежурному вызвать начальника метеослужбы.
- Вылет завтра, - пояснил он, вернувшись к Пашкову и садясь рядом с ним. А у тебя перерыв в полетах какой?
Пашков ответил. Полбин подумал немного и, прищурившись, сказал:
- Если бы ты был летчиком, пришлось бы тебя повозить. С штурманом хлопот меньше. Александр принял это как вызов.
- Все равно летчиком буду, Иван Семенович, - запальчиво сказал он. - Не повезло мне только, что к вам попал...
Полбин перестал щуриться. Лицо его стало твердым и строгим. Глядя прямо в глаза Пашкову, он медленно проговорил:
- Будешь, Александр. Непременно будешь, если хочешь...
Потом рассмеялся, крепко сжал руку Пашкова выше локтя, слегка оттолкнул его от себя и продолжал:
- Люблю упорных. А скажи мне, кандидатский стаж у тебя уже кончился?
- Какой? - не понял Пашков.
- Партийный, конечно. Приняли?
- Есть все рекомендации.
- Вот. Кажется, ты еще комсомольцем был, когда просился в мой полк на переучивание. А теперь поговорим с тобой как коммунисты.
Опять налетел порыв ветра, дрогнула маленькая форточка, и за окном послышался ровный шум дождя. Полбин повернул голову.
- Слышишь? Переходная, весенняя пора. А что это для нас с тобой? Это полеты в сложных условиях - раз. Это затрудненная ориентировка на маршруте два. Это дополнительные трудности при отыскании цели - три. Чья тут роль возрастает? Штурмана - так, что ли?
- Штурмана.
- Правильно. А в это время я хорошего штурмана буду отрывать от прямых его обязанностей и, вместо того чтобы посылать в бой, стану вывозить на летчика. Имею я на это право или нет?
- А если из этого штурмана хороший летчик получится? - сказал Пашков.
- Не сомневаюсь, что хороший. Но ведь только получится. А штурман, опытный, воевавший, уже есть. И есть у меня молодые штурманята, которых надо учить, опыт им передавать. Как я должен поступить?
- Генералу виднее.
- Нет. Виднее тому, кто с полной ответственностью относится к делу, которому служит. С полной ответственностью. И с сознанием того, что самое важное - твой долг!
Полбин говорил тихо, не поднимая голоса, но Пашков тотчас же вспомнил его речь на партийном собрании. Горячая сила убежденности в своей правоте, в правильности принятого решения звучала в каждом доходившем до Александра слове. С ним говорил сейчас не Иван Семенович, родственник, а человек партии, командир, сознающий свою государственную ответственность. Таким помнили его и те, кто учился в школе, где Полбин когда-то был рядовым инструктором, и те, кто воевал с ним на Халхин-Голе, под Москвой, под Сталинградом. Таким знают его сейчас летчики, которых он завтра поведет в бой, идя впереди всех...
- Мне все ясно, - сказал Пашков и повторил вставая: - Все ясно, товарищ генерал.
После короткого стука в комнату вошел невысокого роста, широколицый майор. Держа в руках карты, свернутые в трубку, он доложил, что прибыл с метеосводками.
- Сейчас займемся, - кивнул ему Полбин и сказал Пашкову: - Иди. Приеду в полк, проверю на работе. А переучивание на летчика у меня проходить будешь. Вот только операцию закончим. Или войну, - добавил он с улыбкой.
Он вышел вместе с Александром и сказал дежурному:
- Гусенко, дайте посыльного, пусть проводит старшего лейтенанта на мою квартиру. А ты, штурман, шурин, Шурик, обсушись и попей чайку. Я долго не задержусь.
Александр резко вскинул голову. К чему этот каламбур в присутствии постороннего человека? Специально объяснить ему, что они родственники?
Полбин встретил его укоризненный взгляд с усмешкой.
- Иди, иди. Гусенко, это брат моей жены, хороший штурман. Познакомьтесь, воевать вместе будете.
Он закрыл дверь и вернулся к майору, который развернул синоптическую карту, покрытую россыпью кружков, треугольников и цифр.
Майор вышел из комнаты через десять минут и сказал Гусенко:
- Генерал приказал вызвать Блинникова.
- Он уже едет, - ответил Гусенко. - Да вот он.
Вошел полковник Блинников, коренастый человек с квадратным лицом и высоко поднятой правой бровью.
- Генерал у себя? - спросил он.
- Ждет вас, - ответил Гусенко, открывая дверь в комнату.
Полбин стоял у порога.
- Заходи, Николай Кузьмич, - сказал он, протягивая руку. - Садись.
Они сели на диванчик. Полбин сказал:
- Только что знакомился с метео. Погода будет примерно с неделю. Теперь все дело за тылом.
Блинников озабоченно поднял бровь.
- Боекомплекты завезли, горючее есть. Авиамасло прибыло.
- Сколько?
- Две цистерны.
- Слили уже?
- Нет. Пока на колесах.
- А как же будет с завтрашним вылетом? У меня по сводке много незаправленных машин.
- Я послал половину автобатовских маслозаправщиков, но они застряли в степи.
- А трактора?
- Не берут. Гусеницы обволакивает грязь, не проворачиваются. Только зарываются по кабину.
Полбин потер колено рукой, остро взглянул на Блинникова:
- Безвыходное положение?
- Нет. Вылета не сорвем. Я дал приказание мобилизовать канистры, бидоны, всю мелкую тару. Будем носить на плечах.
- Прямо со станции?
- Сначала разгрузим застрявшие маслозаправщики, а потом со станции.
- Успеете?
- К утру обеспечим.
Полбин встал, подошел к столу, постучал пальцем по коробке барографа и спросил:
- А где застряли маслозаправщики?
Блинников тоже встал.
- На последнем подъеме.
- Я вам вот что посоветую, - сказал Полбин. - Пошлите навстречу мощный трактор, но не спускайте вниз, к самым машинам. Оставьте на бугре. Длинные тросы есть?
- Найдутся.
- Забуксируйте длинным тросом одну машину и пусть трактор спускается по обратному скату, сюда, к нам. Машина пойдет наверх.
- Перетянет, думаете? - спросил Блинников.
- Уверен. Только трос нужен прочный и под него каток какой-нибудь подложить.
- Попробуем, - сказал Блинников.
Через несколько минут ушел и он. Полбин сел к столу и задумался. Распутица мешала боевым действиям. Небо было чистое, высокое, а на земле творилось невообразимое. Самолеты вытаскивали на мощеную взлетную полосу тракторами. Летчики ходили на аэродром пешком - машины буксовали. Но главную трудность составлял подвоз боеприпасов и горючего со станции железной дороги на аэродром...
А надо было летать. Немцы думали, что распутица остановит советское наступление, сделает невозможными действия авиации. Но они ошиблись. Невозможное становилось возможным для советских людей, охваченных желанием поскорее вышвырнуть врага за пределы своей страны. Уже совсем близко были государственные границы Советского Союза.
