- Кто вы? - спросил Полбин.
- Я - "Тюльпан"...
Это был ведущий истребителей.
- "Клен", - позвал Полбин. - Слушайте меня, я - "Береза". Идите к отметке четырнадцать, та же задача. Я - "Береза".
Самолеты развернулись в небе. Ватные шарики зенитных разрывов потянулись за ними, но скоро отстали. Заработали зенитки над новой целью - длинным рядом серых одноэтажных зданий, в которых находилась противотанковая артиллерия врага.
После первого захода "Петляковых" зенитный огонь стал слабее, а потом и вовсе утих.
Все время, пока длилась бомбежка, полковник Карташов сидел у столика и, меняя телефонные трубки, говорил с командирами пехотных полков. На равнине происходило движение: легкие пушки меняли позиции, пулеметчики перебегали от куста к кусту, в неглубоких впадинах и лощинах накапливалась пехота, и все это подбиралось ближе к окраинам города, готовясь к решительному удару...
"Петляковы" закончили обработку второй цели. Бомбы были израсходованы.
- "Клен", - сказал Полбин. - Идите домой. Благодарю за отличные удары. Я "Береза".
Журавлиные косяки потянулись на восток. Как резвые жаворонки, кувыркались по бокам строя легкие истребители. Они словно выражали радость тем способом, который был недоступен чинным и серьезным бомбардировщикам.
Когда самолеты проходили над лесом, Полбин успел заметить, что левый крайний ведомый как бы прихрамывал, а мотор его дымил, оставляя в небе еле заметную прямую струю. Но самолет не отставал от строя.
"Наверное, дал слишком богатую смесь", - успокаивая себя, подумал Полбин.
Карташов держал около ушей сразу две трубки. Увидев, что Полбин собирается уходить, он положил одну и, встав, протянул руку, а глазами выразил понятную Полбину мысль: "Так занят, что и спасибо не могу сказать! Нет слов для благодарности!"
Радист вытянулся и отдал Полбину честь, приложив руку к эбонитовой чашечке наушников.
Полбин прошел вниз, на НП командира дивизии. Там тоже кипела работа, отдавались приказания, звонили телефоны.
- Сейчас будем брать, - сказал Полбину подполковник с седой щеточкой усов. - Приезжайте вечером чай пить. Рюмками!
Он махнул рукой в сторону города, судьба которого была уже предрешена.
Полбин долетел на свой аэродром очень быстро: сильный попутный ветер подгонял его По-2.
Первым к нему подбежал Дробыш. Лицо его было угрюмо, маленький рот плотно сжат.
Он доложил о вылете и добавил:
- Ранен Гусенко. Умирает.
- Как умирает?
Полбин не мог привыкнуть к гибели людей, хотя многих из тех, с кем он прошел от берегов Дона, не было в живых. Каждый раз, слушая доклады о потерях в бою, он спрашивал: "Как - сбит?", "Как - не вернулся?", и были в этих вопросах возмущение и протест; как может погибнуть человек, столько раз храбро ходивший на врага, презиравший смерть?
Гусенко, весельчак Гусенко, "усач", подражая которому все летчики его эскадрильи, даже самые юные, отпускали себе усы, был одним из самых храбрых и умелых. Месяц тому назад он стал Героем Советского Союза. Его эскадрилья приходила без потерь из самых трудных сражений. Плотным, четким строем всегда возвращались на свой аэродром "усачи", и шутками, смехом оглашались стоянки...
Гусенко лежал на траве недалеко от своего самолета. Над ним склонился врач в белом халате, молчаливым кружком стояли летчики. Они расступились, пропуская генерала.
- В грудь, - сказал врач, державший шприц в руках. - Нужна сила, чтобы довести самолет и сесть.
- Нет надежды? - спросил Полбин, опускаясь на одно колено.
Врач покачал головой:
- Считанные секунды.
Запрокинутое лицо Гусенко, чистое, открытое лицо с мягким овалом подбородка, было залито мертвенной бледностью. Светлые усы казались наклеенными на этом лице. Из уголка лиловых губ вытекала тонкая струйка крови.
Гусенко открыл глаза. Они уже ничего не видели, но голубое небо отразилось в них.
- Не дошел... - выдохнул он, и клокотание в его разбитой осколком груди прекратилось.
Врач поднялся и стащил с седой головы белую шапочку. Все сняли шлемы, фуражки, пилотки.
- В машину, - спустя несколько мгновений сказал врач.
Тяжелое тело положили в кузов санитарной машины. Дверцы захлопнулись, образовав красный крест на белом фоне. Из далекой дали память вдруг принесла грустные строки: "Сокол ты наш сизокрылый, куда ты от нас улетел?"
Полбин выпрямился, строго сжал сухие губы и обвел взглядом лица стоявших неподвижно летчиков. Надо было сказать речь. Сказать ее словами, которые так часто повторял жизнелюбец Гусенко: "Безумству храбрых поем мы песню!"
Глава XI
Германия. Советские солдаты, ступив на эту землю, вспоминали, откуда они пришли. Одни начали свой ратный путь от Москвы, другие от Сталинграда, третьи от Курска или из совсем безвестного городка, где формировался запасный полк...
Полбин считал, что он пришел в Германию из монгольских степей, с берегов Халхин-Гола. Там он получил первое боевое крещение, там он, советский гражданин, начал сражаться за Родину.
Двенадцатого января началось решительное наступление. На Берлин!
Летчики, которые двигались в наступающих армиях, увидели Германию раньше пехотинцев, артиллеристов, танкистов. Возвращаясь на свои аэродромы, они рассказывали, как выглядит с воздуха эта страна, и отмечали главным образом то, что представляло профессиональный интерес для штурманов: много дорог шоссейных, асфальтированных, улучшенных грунтовых, - и это облегчает детальную ориентировку; населенные пункты часты, располагаются, как правило, вдоль дорог, причем дорога обычно и является единственной улицей селения; все дома под красной черепицей, но в крупных городах поближе к центру видны темные старинные крыши, - как и в Польше, такие города с самолета напоминают шляпки грибов с трухлявой серединой; леса, имеющие в плане свободные контуры, редки, чаще похожи на парки и сверху имеют вид прямоугольников, треугольников, трапеций и других геометрических фигур; берега рек большей частью окованы камнем, во многих местах реки подравнены и кажутся сверху не извилистыми, а ломаными линиями.
Такой прежде всего представлялась Германия летчикам.
Наблюдения эти во многом подтвердились, когда "Петляковы" Полбина впервые заняли аэродромы на немецкой земле.
Первые аэродромы были грунтовыми, без каменных или бетонированных взлетных полос. Это почти не замечалось в январе, пока стояли морозы. Но в начале февраля ударила оттепель. Днем все раскисало, грязь смешивалась со снегом. Возвращавшиеся с задания самолеты садились с риском сломать шасси.
Ночью подмораживало, глинистая земля застывала. Тяжелые резиновые колеса самолетов впаивались в затвердевшую грязь и, чтобы не вырубать их потом, техники подмащивали доски, камни, солому.
