На открытие школы я выделю несколько миллионов долларов своих личных денег, однако нам придется дополнительно привлечь куда большие суммы. Мы решаем выпустить долговые обязательства на 40 миллионов долларов, а для последующей расплаты по ним вовсю эксплуатировать мою славу. По крайней мере так от нее будет хоть какой-то смысл. Теперь каждую знаменитость, с которой я знакомлюсь на вечеринке или через Брук, я приглашаю уделить частицу своего времени и таланта нашей школе, приехать к детям или выступить на ежегодном мероприятии по сбору средств, которое мы назвали «Детским Большим шлемом».
В ТО ВРЕМЯ КАК МЫ С ПЕРРИ ищем место для строительства школьного здания, мне звонит Гэри Мюллер, теннисист и тренер из Южной Африки. Он организует в Кейптауне благотворительный турнир для сбора средств в фонд Нельсона Манделы и интересуется, смогу ли я принять в нем участие.
— Мы не знаем, приедет ли на турнир сам Мандела, — говорит Мюллер.
— Если существует такая вероятность, я приеду, — отвечаю я.
Вскоре Гэри перезванивает.
— Хорошие новости, — восклицает он. — Ты встретишься с ним.
— Шутишь?
— Нет. Он подтвердил, что будет на турнире.
Я крепко сжимаю телефонную трубку. Я восхищаюсь Манделой много лет. Его борьба, годы, проведенные в заключении, чудесное освобождение и впечатляющая политическая карьера всегда вызывали во мне чувство глубокого благоговения. От мысли, что я встречусь с этим человеком, буду разговаривать с ним, у меня кружится голова.
Рассказываю об этом Брук. Таким счастливым она не видела меня давно, так что она, в свою очередь, очень рада и хочет поехать со мной. К тому же мероприятие состоится совсем недалеко от тех мест, где она снималась в 1993 году: именно тогда начался наш «роман по факсу».
Она немедленно отправляется покупать подходящую одежду для сафари.
Джей Пи разделяет мое восхищение Манделой, поэтому я приглашаю его принять участие в поездке вместе с его женой Джони, которую мы с Брук очень любим. Вчетвером летим в Южную Африку, затем на другом самолете отправляемся в Йоханнесбург и уже оттуда на самолетике-развалюхе с пропеллером летим в самое сердце Африки. Однако гроза вынуждает нас совершить незапланированную посадку. Мы находим убежище в какой-то хижине, крытой соломой, в дыре посреди Африки. Сквозь звуки грома слышим голоса сотен животных, ищущих убежища от дождя. Глядя из нашей хижины на бескрайнюю саванну и грозовые облака, клубящиеся над горизонтом, мы с Джей Пи соглашаемся, что сегодня — один из ярчайших моментов в нашей жизни. Мы оба читаем сейчас мемуары Манделы «Долгий путь к свободе», однако чувствуем себя скорее героями одного из романов Хэмингуэя. Я думаю о словах, которые Мандела произнес в одном из интервью: «Неважно, куда вас уже завела жизнь: все равно впереди еще предстоит долгий путь». Вспоминаю об одной из любимых цитат Манделы — из стихотворения «Непобежденный»[42]: «Я — хозяин своей судьбы, я — капитан своей души».
Гроза проходит. Мы вновь заходим в самолет и летим в заповедник. Три дня проводим на сафари. Каждое утро, еще до рассвета, загружаемся в джип, долго едем, резко останавливаемся. В кромешной тьме сидим двадцать минут, не выключая двигателя. С первыми лучами рассвета обнаруживаем, что стоим на краю огромного, покрытого туманом болота, на берегах которого собрались десятки видов животных.
Здесь сотни импал и по крайней мере семьдесят пять зебр. Десятки жирафов высотой с двухэтажный дом танцуют вокруг нас, грациозно скользя между деревьями, и щиплют листву с верхних ветвей с таким звуком, будто кто-то ломает гигантские стебли сельдерея. Этот пейзаж словно нашептывает: все эти животные, начиная свой день в опасном мире, демонстрируют безмерное спокойствие и приятие всего сущего — почему ты не можешь жить так же?
Нас сопровождают водитель и стрелок. Стрелка зовут Джонсон. Мы в него влюблены. Это наш африканский Джил, он охраняет нас. Он знает, что нравится нам, и улыбается с гордостью истинного снайпера. Кроме того, он знает местность лучше, чем импалы. В одном месте взмахивает рукой в сторону деревьев, и тысячи маленьких обезьян, как по сигналу, срываются с веток, словно облако осенних листьев.
Как-то утром, когда мы едем по бушу, наш джип вздрагивает и резко сворачивает вправо. Что случилось? Оказывается, мы чуть было не переехали льва, спящего посреди дороги.
Лев сидит и смотрит на нас. По его морде видно, что мы его разбудили. У льва огромная голова и глаза цвета лимонной газировки. От него исходит такой мощный мускусный запах, что у нас начинает шуметь в головах. А грива его похожа на мою прежнюю прическу.
— Молчите и не двигайтесь! — шепчет водитель.
— Почему?
— Потому что сейчас лев считает нас крупным хищником. Он сам нас боится. Если кто-то встанет, он догадается, что здесь всего несколько мелких человечков.
Что ж, зато честно.
Через нескольких минут лев вновь уходит в буш. Мы едем дальше.
Позже, вернувшись в лагерь, я подхожу к Джей Пи и шепотом сообщаю:
— Я должен тебе кое-что рассказать.
— Валяй.
— Сейчас у меня не самое простое время. Я стараюсь избавиться от всяческих проблем.
— И что?
— Я не могу рассказать подробно. Но хочу извиниться, если я кажусь не тем, кто я есть на самом деле.
— Если уж ты заговорил об этом — да, кажешься. А в чем дело?
— Я расскажу тебе, когда познакомимся поближе.
Джей Пи смеется. Но потом, заметив, что я не шучу, спрашивает:
— Все в порядке?
— Я не знаю. Честно, не знаю.
Я хочу рассказать ему о депрессии, о путанице мыслей, о времени, проведенном со Слимом, и грозящей дисквалификации от АТП. Но не могу. Не сейчас. Не раньше, чем все это останется позади. Теперь же все эти проблемы — словно лев, который сидит в нескольких десятках сантиметров и смотрит на меня сердитым взглядом. Я не готов говорить о своих проблемах из страха, что, если их высказать, они вновь начнут грызть меня. Я лишь хочу предупредить Джей Пи о том, что проблемы существуют.
Я говорю ему, что пытаюсь вновь вернуться в теннис, — и, если смогу пережить этот тяжелый период, сумею вернуться в строй, то все изменится. И я сам изменюсь. Но даже если ничего не выйдет, если для меня все кончено, даже если потеряю все, — все равно буду другим.
— А почему все может быть кончено? — переспрашивает он.
— Я лишь хотел предупредить.
Джей Пи смотрит на меня с сочувствием и, сжимая руку, многословно напоминает: я сам — капитан своей судьбы.
МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ В КЕЙПТАУН, где я играю на турнире с нетерпением ребенка, которому в субботу сказали убрать в доме, прежде чем идти гулять. И, наконец, долгожданный час настал. На вертолете нас доставляют на крышу здания, где у посадочной площадки нашу компанию встречает сам Мандела. Вокруг него толпятся фотографы, высокопоставленные чиновники, журналисты, помощники, но он возвышается над толпой. Он оказался не только выше, чем я ожидал, но и сильнее, здоровее. Он похож на бывшего спортсмена, и это кажется мне удивительным, если учесть годы его борьбы и страданий. Впрочем, первое впечатление меня не обмануло: Мандела действительно бывший спортсмен, ведь в юности он занимался боксом. Да и в тюрьме, как сказано в его мемуарах, старался поддерживать себя в форме с помощью бега на месте и игры в теннис на бугристом импровизированном корте. Однако при всей внешней силе улыбка у него добрая, почти ангельская.
