увидели теперешнее состояние тюрьмы, о которой мы так заботились прежде, и особенно невероятную жестокость, которая пришла на смену прилагаемым нами в прошлом усилиям по смягчению нравов… В общем, выехав из Иркутска в начале мая, я прибыла в Кемь (порт на Белом море) в начале сентября. В Кеми я провела два или три дня в ужасном бараке, где были двухэтажные нары и который был набит битком, как вагоны. Затем с большой партией заключенных меня погрузили на корабль, который должен был доставить нас на Соловки. Этот путь в хорошую погоду обычно преодолевается за четыре–пять часов, но даже в хорошую погоду бывает сильная бортовая качка, которая во время плавания причиняла большие мучения заключенным, теснившимся в глубине трюма.
Соловки
Организация и режим в лагере. – Филиал ада. – «Секирка». – Продажа заключенных
I
Соловки – это большой остров (примерно шестьдесят километров в длину и сорок в ширину [37]); вокруг расположен архипелаг островков, на которых расположены маленькие «лагеря», населенные несколькими сотнями заключенных; на самом большом из них, острове Анзер, находятся две–три тысячи, но основная масса заключенных сосредоточена на главном острове, «Большом острове Соловки», где лагерь занимает помещение старинного монастыря, прежде очень известного в России (он построен в XV веке). Во времена своего процветания монастырь насчитывал примерно тысячу монахов и добровольных служителей-трудников (паломники, по обету некоторое время безвозмездно работавшие в монастыре [38]). Теперь же здесь в среднем пятнадцать тысяч и больше заключенных (иногда до двадцати тысяч). Это достаточно свидетельствует о тесноте, в которой они находятся.
Главные постройки старинного монастыря были окружены огромной каменной стеной [39]; некогда эта крепость подверглась двум знаменитым в истории России осадам. Эта крепость, «кремль», составляла главную часть лагеря заключенных; все строения старинного монастыря и многочисленные церкви и часовни были превращены в казармы с нарами в два и три этажа. С внешней стороны кремля, вокруг небольшой пристани были расположены гостиницы для паломников, самая большая из них ныне превращена в административный центр острова, а еще одна превращена в казарму для заключенных-женщин.
Кроме этого маленького перенаселенного центра, остальная часть острова почти безлюдна и покрыта лесами, в которых в прежние времена стояли скиты отшельников; по берегам было множество небольших рыболовных тоней. В настоящее время все это охвачено территорией лагеря с несколькими сотнями заключенных, используемых на различных работах. Некогда монахи проложили прекрасные дороги через леса, соединив ими эти различные пункты с кремлем; уход за этими дорогами лежит теперь на заключенных, но основная их работа – лесоповал.
Что касается рыбной ловли, она один из источников дохода на острове, однако на ней не используют «политических» [40] из‑за боязни побегов, так как единственная возможность совершить побег – море, если удается раздобыть лодку; поэтому все лодки находятся под особым наблюдением, а рыбаков набирают из уголовных преступников [41], заслуживших доверие ГПУ.
Уголовников используют в качестве тюремщиков и на караульной службе острова. Есть там и рота солдат ГПУ, занимающих наиболее важные должности; остальных, часто бывших убийц, наспех обучают солдатской службе, а затем заставляют надзирать за другими заключенными, особенно за политическими. Они вооружены и носят форму, похожую на красноармейскую. Стоит ли говорить, что они стараются превзойти друг друга в жестокости по отношению к другим заключенным, чтобы доказать свое рвение и добиться [42] обещанного вознаграждения, главным образом – сокращения срока заключения.
Чтобы устранить любую попытку подкупа караула и сделать невозможным всякое общение с внешним миром, заключенным не позволяют иметь ни денег, ни каких-либо других предметов – ничего, кроме одежды [43]. Единственной денежной единицей, имеющей хождение в лагерях, являются специальные ассигнации ГПУ того же достоинства, что и российские деньги, но действительные только в магазине на территории лагеря. Если, например, какой-нибудь заключенный получает деньги от семьи или еще откуда-нибудь, эту сумму ему выдают ассигнациями ГПУ, и потратить ее он может только в магазине лагеря. Вряд ли надо добавлять, что выбор товаров в этом магазине для заключенных весьма ограничен: иногда там бывает что-то вкусное из съестного, какие-то ткани и т. д., но все это предназначено для «начальства», а не для узников. Когда я прибыла на Соловки в 1928 году, заключенным выдавали несколько рублей в месяц (в зависимости от «категории труда») на питание, которым начальство тогда не занималось. Но со следующего года это денежное вознаграждение было отменено, и все заключенные отныне стали получать свой обязательный рацион в столовой. Для огромного большинства заключенных, которые, как и я, не получали денежного вспомоществования, это означало фактический голод. Меню лагерной столовой было похоже на тюремное: просяная каша, квашеная капуста на воде, немного соленой рыбы или засоленной конины [44].
***
Исправительный режим строго военизирован. Заключенные строятся в роты, возглавляемые командиром – заключенным, заслужившим особое доверие. В основном это бывшие агенты ГПУ или по крайней мере коммунисты, направленные сюда за какую-нибудь провинность, слишком серьезную и поэтому не могущую остаться безнаказанной. Ставя их на доверенные должности, им дают возможность реабилитироваться. Поэтому они выказывают огромное усердие при исполнении своих обязанностей, проявляя изобретательность в терроризировании заключенных и особо грубом обращении с ними, и прежде всего – в отлаживании системы тайной слежки и доносов, которая позволяет надзирать за каждым шагом заключенных.
Два раза в день [45] проводится перекличка заключенных каждой роты, сразу же после утренней переклички составляются бригады для работы на день [46]. Мужчины большей частью работают в лесу. Эти работы самые тяжелые, случается много жертв. Установленные нормы требуют крайнего перенапряжения человеческих сил, ведь людям, которые никогда не были лесорубами, необходимо полностью выполнить норму, и им часто приходится работать всю ночь. Старики и больные упрашивают [47], чтобы их избавили от таких работ; но несчастных заставляют идти под ударами прикладов и вечером приносят их трупы. Ужас от этих работ увеличивался в связи с отсутствием теплой одежды; до 1931 года заключенным не выдавали никакой одежды в замену их собственной, которая уже превратилась в лохмотья. Те несчастные, которых арестовали летом, добираются до Соловков глубокой зимой, и их в легкой одежде посылают работать по колено в снегу. Очень часто для того, чтобы отказаться от работы в лесу, заключенные калечат себя – отрубают себе пальцы [48]. Потом за это стали строго наказывать, но, когда случаи членовредительства участились, было объявлено, что впредь такие поступки будут рассматриваться как «отказ от повиновения» и, следовательно, наказываться смертью; и множество несчастных были расстреляны. Применяются более утонченные наказания: так мне
